Ян понимает, что должен оттолкнуть, суметь.
Пуля находит цель.
Морозное эхо обжигает лицо Яна, руки касаются чьего-то худенького обнаженного тела. Взметываются фонтаном темно-русые волосы.
А еще через полвздоха в дверь врываются люди в знакомой форме. «Всем на пол, руки за голову!»
Ян падает, подхватывая на лету гибкое… еще гибкое… тело Асли. Машинально зажимает рану. Не свою. «По-простому – приручить, – бормочет он несуразное, ненужное сейчас. – По-простому – приручить».
– Я так волновалась, – шепчет Асли.
«Blue October» был заунывен, правдив и жесток. «Hate me», – согласился Ян вслед за вокалистом, снимая очки и потирая веки, чтобы хоть немного уменьшить непрекращающийся зуд.
Звонок в дверь. Кто может беспокоить его в городской квартире? Не Сельма же. Да и не до нее сейчас.
Ян вырубил музыку, нехотя вылез из-за стола, покачиваясь и опираясь на стену, поплелся ко входу отпирать. Прищурился – без линз и очков лица расплывались. На пороге стоял Олаф. Ян посторонился, пропуская его.
– Проходи. Водку будешь?
– Буду, – ответил Олаф.
И изо всех сил врезал Яну по лицу. Тот отлетел к стене, сполз, прижимая руку к щеке.
– Охренел? – прошамкал он разбитыми губами и сплюнул кровью и осколками зуба.
Олаф хлопнул дверью, прошел на кухню и, не озаботясь стаканом, отхлебнул прямо из бутылки. Поморщился, отхлебнул снова. Отломил себе горбушку хлеба, зажевал.
– На, – протянул он появившемуся Яну полную стопку.
Ян после паузы медленно вынул стопку у него из руки, выпил. Викинг налил еще.
– Что там с Хогом? – спросил Ян, просто чтобы молчание Тора не придавило его окончательно. – Выяснили, чего он хотел?
– Выяснили. У него подпольная лаборатория была, на морфах специализировался, эксперименты проводил. Чего искал, пока не понятно. Скорее всего, процессы регенерации изучал – сам знаешь, продление молодости, активная старость, вечная жизнь, все такое. А еще ему, похоже, просто нравились морфы-женщины.
– Ясно.
– Народу в его дела посвящено было всего ничего, поэтому и делал он все сам, с парой-тройкой подручных. Хог получил бы Асли, инсценировал ее бегство или смерть, а ты, по его версии, должен был погибнуть, сражаясь в лесу со стаей волков. Потом он передал бы конторе свои соболезнования, пару сотен тысяч крон – и все, дело закрыто. Но он не знал… да никто не знал, сейчас только вылезло.
– Не знал чего?
– Шеф наш его контору давно пас. Слухи о «конкурирующей» лаборатории просочились, вот Сундин и организовал слежку. Когда вы с Асли поехали… Есть такие операции, брать на живца называются.
Холод пронизал Яна, такой же леденящий, как тогда, в доме у Хога, перед тем как Асли… А ведь он думал, что уже понял все.
Олаф сделал новый глоток, уставился в стену.
– Ты знаешь, когда аниморф жертвует собой? – Горлышко бутылки в ладони викинга вдруг жалобно крякнуло, раскалываясь напополам. – Не можешь не знать. Густав с тобой разговаривал.
Смахнув стекло, Ян опустился на стул, потрогал разбитую скулу.
– Олаф, вали к черту.
– Ты знал.
– Сундин сказал. Я этого не хотел.
– А чего хотел? Ты слепой? Не видел, что с ней творится? Не видел?! – Олаф ухватил Яна за ворот футболки, скомкал ее в тяжелом кулаке. На мгновение показалось, что сейчас сожмет руку сильнее и…
Ян медленно расцепил его пальцы, высвобождаясь из захвата.
– Я любил ее.
В ледяной – родники Нифльхейма теплее – усмешке Олафа мелькнуло презрение, он качнул головой:
– Ты видел в ней животное.
– Вы все делаете ставки на морфов, ты тоже.
– Я делаю их на равных с самими морфами. Густав это делает, потому что считает их ниже человека. А что делал ты?!
– Я с ними работал.
– Отлично поработал, да!
