ткани, коснулся пальцами мертвой плоти.
Его словно молнией ударило. Потемнело в глазах, подогнулись ноги…
Глава 28
…рот наполнился соленой слюной. Переворотилось все, полетело в синюю бездну. И стало ясно до судороги, что жизнь его сейчас кончится. Мысль эта, чистая, сверкающая, словно река, осталась во всем его существе одна-единственная, заполнила собою все. И страх схлынул, пришло чудесное, нездешнее облегчение. Все, кончено, отмучился. Прости, матушка-Землица, прегрешения…
Жуткое, пахнущее падалью дыхание смерти обожгло шею.
– Да и чего я в жизни-то видел, – подумал Багумил, укрывая собою тщедушное тельце Дорофейки. – Ни достатка, ни сытости. Одни побои да обиды. Век прожил, а добра не видал. А Дорофейка и того меньше: мальчонка еще, а уже судьбой обиженный, калека, слепец. Вот, верно, и сжалилась над нами Землица, позволяет переселиться в свои хоромы, чтоб Дорофейка ей песни пел, а я сказки сказывал.
Где-то рядом, отчаянно рыча, сцепился с одним из волков приблудный их помощник-пес. Но, видно, не сумел совладать с противником, завизжал, забился и скоро смолк. Багумил перестал отчаянно пинаться, решив принять милость прародительницы смиренно, как подобает благочестивому страннику. Волки с новой силой накинулись на неподвижное тело, и старик, бормоча молитву, приготовился помирать. Да только зря внутренне радовался он, что вот- вот прекратится боль и навалится благословенное небытие, за которым будут светлые хоромы Землицы, где обретут они с Дорофейкой вечную благодать. Что-то отшвырнуло смерть прочь. Рык, визг, за ворот Багумилу потекло горячее, липкое, рядом с лицом упало на разрытый лапами и пропитавшийся стариковской кровью снег что-то косматое.
– Однако ловок ты управляться с проклятыми лезвиями, – сказал кто-то не то с восхищением, не то с опаской. – А не боишься, что скажу о тебе кому из князей? Да хоть бы твоему хозяину, Чернцу Владиславу? Говорят, тех, кто с железками так обращается, князь Черны самолично карает, а потом голову на Страстной стене вороны клюют…
– Владислав Радомирович если и карает, так за дело. Не за железки, а за кровь, ими пущенную. Да только не так ножи и мечи сильны, как колдунам перетрухнувшим кажется. Манусова сила покрепче будет, но когда все потерял, начинаешь и в малом опору искать, – ответил другой голос.
Нежданные спасители ходили тяжелыми сапогами. Хлюпала перемешанная со снегом грязь.
Первый охнул.
– То-то же. И я был, батюшка, манус-красавец, а теперь вот шкура как сосновая кора, девкам не нравится. Не понять тебе, как оно, когда рук не чуешь. Была сила – и нет.
– Зря ты так, добрый человек. Знаю. Только смилостивилась ко мне судьба, помогла силу вернуть.
– Как?
– Сам не знаю. Девчонка одна, травница в заброшенной деревне под Бялым, вылечила. Травами какими-то шрамы мазала, мазала. Я не верил, а оно вот как: взяла сила и вернулась, да еще и с прибытком.
– Имя скажи. – Багумил зажмурился еще крепче, когда тяжелые сапожищи переступили через него, послышался шум. Один из спасителей, видно, от волнения, схватил другого за одежду, да тот вырвался.
– Агнешка. Да только ушла она. Сам ищу, не успел толком отблагодарить.
– Землицей прошу, манус, как встретишь, дай мне знать. Пришли в Черну гонца на базар, скажи отыскать возчика Славко. И гонца, и тебя, и лекарку твою золотом осыплю…
– Откуда у тебя золото, братец? – усмехнулся второй голос. – Не железками проклятыми добыл? А ну как ты разбойник, а я тебе лекаря пришлю, который тебе силы воротит. Меня потом не то что Владислав Чернский, любой из окрестных князей на стену приколотит, заживо.
– Вот уж деньги в чужом сундуке считать – неблагородное дело. Скажу только, есть у меня, скоплено, и если знаешь, каково бессильным жить, пришли ко мне свою лекарку. Не обижу. Говорила мне одна баба, что, мол, бывает такое, можно вылечить бессильного. А я, дурак, что твое дело, не поверил тогда. А теперь гляжу на твои шрамы – и уж тут как не поверить. Пришли ко мне девчонку. Шрамы твои о ее лекарстве довольно сказывают, чтобы в любые сказки поверить.
– Самому бы отыскать, – в голосе говорившего прозвучала горечь.
Багумил боялся пошевелиться. Тихо, стараясь не выдать себя, открыл глаза и тотчас зажмурил крепко-накрепко, потому как на него остановившимся желтым взглядом пялился здоровенный волк.
– Не знаешь, где она, или сказывать не хочешь?
– Не знаю. С лета ищу.
Отрубленная волчья голова откатилась в сторону, один из спасителей пнул ее ногой.
– Ну, с мертвецом-то что делать будем? – Крепкая ручища перевернула старика на спину. – Эх, вот и мальчонка с ним. Жаль, не успели. Что бы ему раньше крикнуть.
– Да живые они, – спокойно ответил другой голос. – На мальчишке и следа нет. Без чувств лежит. А старый-то хрыч, хоть и в крови, а вот как рожу
