девчонка, умелая, огневая. Ушел манус под утро, невыспавшийся, с тяжелым сердцем. Выспрашивал он у новой своей знакомицы, не видела ли она его «сестру», что последний раз встречали в Гати. Но заверила девчушка, что не забредала к ним такая «сестрица». Девку чужую, может, и проглядели бы, но не травницу: хорошей лекарки в Дальней Гати почитай лет пять как нет. А гончак хорошей породы всю зиму при княжеском дворе пробыл, да по оттепели ушел с перехожими сказителями. Куда – одна дорога ведает, Землица знает.
Понимал Иларий – ехать надо. Не по тому следу пошел он, отыскивая рыжую травницу. Нет и не было ее в Дальней Гати. Привели сюда Проходимца странники, побоялся пес от человека отстать, вот и остался на зиму, а там и привык, позабыл про прежних хозяев. Собачья память короткая.
Был когда-то и Иларий счастлив такой памятью – прожил день и забыл. Да только теперь на душе такое лежит тяжким камнем, что не забыть, не выкинуть из головы.
Но спасла же травница его руки – может, и душу спасет. Только где ее искать, спасительницу? Может, за все, что сделал он, не спасение ему отныне суждено, а гибель?
Оттого и ведет дорога в проклятую Черну.
Может, пойти навстречу судьбе, Землицыным знаком осенясь, и будь что будет?
Выйти к истоку своей беды, как делают смелые люди, а не прятаться от нее, отыскивая по лесам призрак спасения? Глянуть в глаза князю Владу, который уж почитай полгода Илажкин хозяин, да только не знает, что слуга его пожизненный в живых и служить должен. Замкнуть круг черный в черном княжестве на черной реке.
Готов против Черны Войцех идти – смерть сына его в путь поторопит, каждого в дружину гатчинскую поставит, кто годен. Месть – пламя высокое, в нем княжества горят, как пучки соломы. Родится наследник чернский – тотчас вспыхнет огненное кольцо вокруг Владова удела. И уж тут только не зевать останется, чтоб самому не опалиться и на пепелище свою выгоду отыскать.
Да только как Тадеушу объяснить, что может и не дожить в Черне до рождения княжеского наследника Иларий? Чуть заглянет ему в голову Владислав Радомирович, такого наглядится, что не только манусова – многие головы полетят. Легко сказать – скрытно в Черне будь. Да где скрыться от такого человека? Где от судьбы схорониться? Она и на печке найдет. Рано или поздно выплывет…
Глава 41
…все, станет явным утаенное. Сколько ни крути, а прищемит судьба хвост, заставит ответить за все, что сделал и чего не сделал.
Возчик постоял у ворот, не решаясь открыть тяжелую створку и войти на собственный двор. Столько лет думал он, что дом его стоит запертый, заколоченный, в ту часть города, что за ярмарочной площадью, много лет не захаживал, не ездил, не хотел сердце рвать. Не мог на дом тестя глядеть, куда вернулась Наталка, и на свой дом не мог – болело все в груди от воспоминания, как молод он был, здоров, силен. Думал, что и счастлив.
Да только, оказывается, недолго пуст стоял его дом, и супружница по дворам не побирается. Ворота крепкие, скобы новые, во дворе кони ржут, девки перекликаются.
Славко взялся за воротину. Смазанная, она легко поддалась. Он оказался на собственном дворе. Нахлынули волной воспоминания. Как привел он на этот двор невесту, как придумывали они имя первенцу. Как с этого самого двора уходил он на башню Владову за легкой деньгой. Вспомнил, как бросали дворовые в возок сундуки с вещами Наталки, а она, размазывая по лицу слезы, винила его за свою загубленную жизнь.
Не желала жить с калекой. С бессильным.
Словно по сердцу ножом резала. Умер от таких слов бывший манус и воскрес только в лесу, прибившись к лесному воровскому народу. Научился бессильным жить, растерял охоту к домоседству, выучился дорогою время мерить.
Может, и Наталка решила, что умер он. Отдала кому-то его дом.
Только подумал так, донесся из окна окрик. Одна из девок побежала, от страха выпучив глаза, в дом.
Голос Славко узнал сразу.
Вот, значит, как, вернулась в мужний дом без мужа-то, живет припеваючи, девок гоняет?
Славко широким тяжелым шагом двинулся к двери.
– Ой, – кинулась наперерез девка, худая, дерганая, – вы к кому это будете, батюшка? Госпожа сегодня никого не желает видеть.
Славко широко улыбнулся, покачал головой, поцокал языком:
– Видеть не желает. Вот беда. А я все-таки пойду попробую.
– Вам проба, а нам косы вырвут, – пробурчала девка.
– Кто? Вацлав?
– Да старик уж три года как в могиле. Как разорился, так захворал и помер. Прими, Землица, его душу. Строг был, да меру знал. Разу никого не пришиб.
– Кто ж тогда, хозяйка? – сурово спросил Славко, но девка уже юркнула перед ним в двери, из-за которых, долетая грозным эхом из глубины дома, слышался голос той, что все еще была перед Землицей, законом и людьми его женой.
– Пошел вон! – Только взглядом скользнула, насупилась, махнула полной рукой. – Здесь не подают. Побирушек не кормим.
