– D’accord…[58] – На моем лице засияла такая счастливая улыбка, что можно было даже не произносить последнее слово.
– Доброй ночи и до скорой встречи.
Выдержав лаконичную паузу, он поочередно коснулся губами моих щек.
– Знаете, – произнесла я напоследок, – поверив на секунду, что нашему общению пришел конец, мне показалось, что вы медленно и без наркоза удалили мой аппендицит.
– Мадемуазель, ну что за аналогии? Я постараюсь оставить на месте ваш аппендицит, но любому общению рано или поздно приходит конец.
Иногда я ненавидела эту гремучую португальско-итальянскую смесь. Но тем сильнее я в нее влюблялась. Точнее, в него.
Gate D11: Paris
Картина была подарена художником заключённым нью-йоркской тюрьмы Рикерс-Айленд в феврале 1965 года. Украдена тюремным надзирателем и его подельниками в марте 2003 года.
Мой Париж всегда был разным. Любимым, но очень-очень разным. Он всегда открывался для меня какой-то новой стороной, с вызовом заглядывая в глаза. «Ну как, нравится? Лучше, чем в прошлый раз?» Этот город заставлял меня плакать, кричать и даже становиться на колени. Он дарил очередную мечту и нагло ее разбивал, как дешевую и никому не нужную стеклянную вазу. Он обнимал меня и жалел, сочувствовал и насмехался, притягивал и отталкивал, целовал и поворачивался спиной. Он любил меня, но я любила сильнее. Я любила его до безрассудства и вырывающихся из груди стонов. Париж. Моя страсть, зависимость и сильнейший наркотик. Мой лучший хирург, быстродействующее лекарство и мощнейшая анестезия. Я сбегала к нему на дни рождения и одинокий Новый год, искала защиты и укрытия, понимания и честных диалогов. Я летала к нему одна и в компании мужчин, но чаще одна. Слишком уж важен для меня был этот город. Слишком уж мой и, точно, не для всех. Кто-то замечал в нем лишь окурки и бесчисленное количество эмигрантов на загрязненных улицах, а я готова была прикладывать ладонь к трещинам на его домах, залечивая царапины на измученном людьми сердце. Я принимала его недостатки, закутанных в пледы клошаров, харизматичных мошенников и жуткие пробки. Я готова была простить ему все – даже собственные слезы. Только бы не улетать, только бы не прощаться, только бы продлить пропитанный французским очарованием миг…
Я помню аэропорт Франкфурта и реанимационную немецкую машину. Мне все еще семнадцать, и я все еще жива. Через несколько дней мне исполнится восемнадцать, но все понимают, что вряд ли. Особенно я. Врач, по имени Малек, постоянно смазывает специальным гелем мои пересохшие из-за предельно высокой температуры губы и пытается меня отвлечь:
– Совсем скоро ты отметишь совершеннолетие…
– Вы сами-то в это верите? – Я пытаюсь улыбнуться, но губы моментально трескаются и кровоточат.
– Конечно. А как бы тебе хотелось отпраздновать этот день?
– Мне бы просто хотелось до него дожить. Хотя… многое изменилось. Неделю назад у меня было совершенно другое желание. Если бы все было в порядке, я бы улетела в Париж вместе с одним человеком.
– С твоим парнем?
– Нет. С мужчиной, который в данную секунду переворачивает весь мир, чтобы продлить мою жизнь.
Так и зародилась традиция отмечать день рождения в Париже. Правда, в большинстве случаев я садилась в самолет одна. Даже не знаю, почему мы так и не улетели туда вместе. Что-то вечно мешало, что-то не получалось. И вот однажды он прислал мне сообщение седьмого июля: «Ты в Париже?» Да. Именно. Ведь завтра мой день.
Не помню толком почему, но мы умудрились поругаться даже по sms. Слишком уж сложные характеры, чересчур взрывоопасная смесь. Разница заключалась лишь в том, что это был неравный морской бой: если я могла сильно ранить, то он умел убить.
Я бродила по кладбищу Монмартр – такое себе увлекательное занятие в день рождения. Телефон вибрировал, разрывался от звонков и ежесекундных сообщений, а я вместе с парочкой пожилых британцев искала, где же все-таки похоронена Далида. В отличие от нее, я все еще мечтала, все еще курила, и у меня была история. Мы ходили и бродили вокруг да около, но могилу так и не обнаружили. Под конец поисков наша международная группа фанатов состояла из семи человек. Тщетно, бесполезно и бессмысленно. Помню, как я спустилась по ступенькам и уселась на ближайшую скамью в маленьком парижском дворике. Сигарета дымилась, айфон пестрел красным цветом, а желанное одиночество начинало легонько поддавливать на молодое подвывающее сердце. В тот самый момент ко мне кокетливо подкралась рыжая кошка – ухоженная, холеная, статная. Она запрыгнула на скамью и бесцеремонно улеглась у меня на коленях.
«Вот и компания», – подумала я, улыбнувшись.
Через десять минут из подъезда выскочила взъерошенная французская дама, которая выпустила из виду свое драгоценное существо и охарактеризовала потерю пронзительным «Merrrrrd!» Обнаружив, что рыжешерстная парижанка привычно трется о мои дизайнерские джинсы, дама подуспокоилась и сообщила, что мы с Амели прекрасно смотримся вместе. Видимо, так звали кошку.
Пока француженка отрывала от меня четырехлапую Амели, телефон засиял сухим и сдержанным «С днем рождения». Спасибо, что хоть так… что хоть
