Флауи не успевает договорить. Папирус прижимает его к себе, закрывая глаза и судорожно пытаясь вспомнить, как это делается — он не телепортировался очень давно, считая это прерогативой ленивого брата. Однако теперь он позволяет магии свободно течь и делать своё дело; рефлексы всё же дают о себе знать, и Флауи тихо ахает, когда их тела постепенно растворяются и исчезают.
Они оказываются в Водопаде. Папирусу даже не нужно спрашивать, где брат, потому что он знает: у музыкальной шкатулки, под противным моросящим дождём. Флауи спрыгивает с его плеча, поспешно бросаясь к статуе; Папирус бежит за ним, и шаги его гулко отдаются от стен пещеры; он с ужасом вспоминает свой давний ночной кошмар, почти уверяя себя, что это снова сон, когда видит фигуру брата, прислонившегося к стене. Зонт, накрывающий шкатулку, прячет и его, бросая малиновую тень, однако золотые цветы не меняют своего цвета — вот что видит Папирус, опускаясь на колени рядом с ним.
— Санс! — он осторожно касается его щеки, тяжело дыша, потому что перемещение отнимает много сил, и потому что он напуган до чёртиков, а глазницы брата черны. — Санс, посмотри на меня, слышишь, посмотри сейчас же!
Цветы холоднее льда. Папирус слышит, как где-то сбоку что-то шепчет себе под нос Флауи, вцепившийся в руку Санса, но не смотрит на него — только вглядывается в лицо брата и боится, боится, боится.
— Пожалуйста, — голос дрожит, но ему плевать, — посмотри на меня. Санс, ну же...
Цветы разливают свой аромат в воздухе: почему-то пряный, острый и щекочущий ноздри. Его тяжело вдыхать, кружится голова; Папирус замечает, что все проклятые цветы, даже крошечные бутоны, распустились и покачиваются на стебельках, впаянных в кости. Из-за их обилия он не сразу понимает, что в глазницах брата, слегка прикрытых лепестками, слабо начинают мерцать огоньки, означающие, что он ещё жив.
И он улыбается, господи, он улыбается.
— Всё будет хорошо, слышишь, всё в порядке, я отнесу тебя домой, сейчас, ты только...
Санс с трудом качает головой. Маленькая капля крови стекает из уголка рта и теряется в цветах. От этой незаметной детали Папирус холодеет.
Брат еле двигается. Флауи выпускает его руку, и Санс жестикулирует, настолько просто, насколько может, держа кисти на уровне пояса — он совсем не в силах их поднять.
«Прости, Папс».
— О чём ты? — нервно хмыкает Папирус, охватывая его лицо ладонями так нежно, как только может. — Не извиняйся зря. Ты не умрёшь, слышишь? Ты не посмеешь, Санс, я же... я же...
Флауи всхлипывает, и от этого у Папируса начинает щипать глаза. Он бормочет что-то ещё, абсолютно бессвязно, шепчет что-то невразумительное о том, как они вернутся домой и всё исправят, и... и у него нет идей, как это можно сделать, но он постарается придумать, пусть только Санс продержится ещё немного.
«Прости», — повторяет Санс, и он слишком слаб, чтобы Папирус осмелился прервать его снова. Он кривит рот в подобии жалкой усмешки. — «Никогда не хотел умирать на руках собственного брата».
— Ты не умрёшь, не умрёшь, не умрёшь...
Санс улыбается. Папирус чувствует, как лихорадочно заходится болью его душа.
«Обещай мне кое-что».
Папирус не может говорить, ком застрял в горле, и потому он лишь беспомощно кивает. Ладонь его по-прежнему касается щеки; Санс кладёт на неё голову, и от этого жеста что-то внутри Папируса рушится со страшным грохотом.
«Если новый человек придёт, ты поможешь ему. Ты защитишь его. И ты выберешься отсюда, и увидишь солнце, и будешь счастлив, обещай мне».
— Не без тебя, — выдавливает он. Голос всё же предательски срывается. Санс медленно дотягивается до его лица, и Папирус порывисто прижимает к зубам маленькую кисть.
«Обещай мне», — просит Санс. — «Это всё, что я хочу. Я не сдержал своё слово, но ты ещё можешь».
— Клянусь, — Папирус ненавидит обещания, но это всё, что ему остаётся сейчас, — я сделаю всё, что ты захочешь, Санс. Останься, прошу тебя, останься со мной.
Он вдруг понимает, что Санс свободно дышит, несмотря на цветы. Его грудная клетка вздымается ровно, и в горле не хрипит, однако он всё равно умирает, и Папирус понятия не имеет, отчего же.
Всё, что он знает: во всём виноваты цветы.
«Не у каждой сказки есть счастливый конец», — выговаривает Санс. Папирус прислоняется к его лбу, беззвучно плача. — «Я не знаю, отчего всё пошло не так. Но я рад, что мы смогли побыть вместе хотя бы немного».
— Это ещё не конец, — Папирус вглядывается в его глаза, где медленно угасают огоньки, и касается зубов в отчаянном поцелуе, словно пытаясь передать часть своей души. — Должен быть способ спасти тебя, это просто несправедливо, я... ты не должен умирать, брат, не смей...
«Уже поздно», — Санс заставляет его поднять голову и улыбается ещё раз, тепло и ласково. — «Уже неважно. Я люблю тебя, Папс, поэтому...
