— Этот мне не друг.
— Хорошо, — легко согласился Локи и развернулся спиной к Тору, сделал шаг, затем ещё и ещё, каждое его движение было отточено.
Одинсон было рванул за ним, опасаясь реакции Вольштагга, но тот вытаращил глаза и только. Он ничего не сделал, когда Локи левой рукой, словно кинжалом, пробил его грудную клетку. Одинсон против воли отвернулся, не в состоянии наблюдать за этим. Такой физической силой не могло обладать существо, внешне похожее на человека. Локи ведь человек? Был им когда-то или нет?
Тор набрался смелости и наконец повернулся, чтобы увидеть переполненное ужасом лицо компаньона. Локи стоял к нему спиной, рукав пропитался кровью, а в руке он держал горячее сердце. К горлу подступила тошнота.
— Тор, — произнёс Лафейсон спокойно, даже ласково. — Открой дверь.
Одинсон, как в бреду, выполнил приказ, хотя разум его не был затуманен. Он распахнул дверь и прижался к стене, у которой совсем недавно стоял на коленях. Лафейсон сжал трепещущее сердце в ладони, и Вольштагг с криком боли снова упал на колени перед повелителем своей жизни. Он хрипел и захлёбывался кровью, грудина была раскурочена, лохмотья одежды, кожи и кровь — омерзительное месиво. Локи как ни в чём не бывало схватил полуживую тушу за шкирку и легко потащил по деревянным половицам. Он не смотрел на охотника, но боковым зрением заметил, как тот вжался в стену, тяжело дышал.
«Представляю, что ты думаешь обо мне», — проскользнуло в голове Локи.
Хозяин избы прошёл мимо Тора, с лёгкостью швырнул истекающую кровью тушу в дверной проём. Вольштагг покатился по ступеням, что-то клокоча. Одинсон даже не решался заглянуть за спину колдуну, не хотел видеть, что там происходило, он лишь слышал тяжёлое дыхание, землю потряхивало от шагов гиганта, и вопли ужаса перемежались с хрустом человеческих костей. Вопли обречённого долго не стихали. Пока Фенрир забавлялся с его тушей, Локи удерживал в руках трепещущее, всё ещё живое сердце. Вольштагг прочувствовал на своей шкуре злоключения судьбы, какие обычно сам наблюдал в пыточных камерах святого ордена.
Одинсон сполз по стене, зажимая уши и до боли сжимая веки. Призраки прошлого набросились на него безжалостными фантомами, вопли сводили с ума, пробуждая в памяти жуткие картины расправы. Сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди, разорвётся, или, быть может, Локи вырвет его и бросит в грязь. Последнее, что услышал Тор, прежде чем потонуть в темноте: «Я ведь просил тебя уйти».
========== Глава 3 ==========
Смутные тени мелькали перед глазами, приводя Тора в ужас. Он не мог сопротивляться, страх сковывал, пока стальные когти шарили по его телу. Демоны хотели отнять у него душу и вырвать сердце, заставить мучиться как можно дольше. Бесконечный кошмар, где крики со всех сторон, он и сам кричал, взывая на помощь. Один против колдуна он, как собака, набрасывался на захватчика, кусал, кричал и тянул руки вверх, только бы ухватить, он не даст забрать брата. Он не позволит! Но дьявол легко толкнул его и ускользнул вместе с братом. Крики младенца стихали. Всё потеряно.
Словно лёгкой рукой разгоняя тучи, полыхая яркими языками рассветного пламени, языческое божество прогоняло мглу, смывало багровые реки крови, и Тор чувствовал, как его тело становилось лёгким, а разум чистым. Шёпот ветра, родной и знакомый, ласкал лицо, и Одинсон окончательно успокоился, проваливаясь в глубину своих тёмных воспоминаний. Только криков и боли больше не было.
Локи огладил бледное лицо охотника. Напряжение наконец отступило, наговор на курение подействовал. Тор всё ещё пытался ухватить его за руки, тянул к себе, словно не хотел отпускать нечто родное, рождённое во сне — призрачный фантом. Сердце гостя выровняло ритм и стало биться ровно. Лафейсон заботливо укрыл гостя тёплым одеялом, под которым обычно спал сам, уложил охотника в постель в одежде, сняв лишь обувь. До утра было ещё долго, а у мага из-за визита ночных гостей теперь прибавились лишние заботы.
Первым делом Локи убрал с пола кровь, иногда поглядывая на спящего Тора. Кот уже крутился у его ног, выпрашивая угощение, пришлось налить миску молока. Налакавшись вдоволь, мистический зверь хозяином прошёлся по избе, запрыгнул на постель и улёгся в ногах у Тора. Лафейсон покачал головой и ухмыльнулся. А котяра сыто мурлыкнул и скрутился клубком, пряча нос, предвещая приход зимы.
Локи Лафейсон был от природы очень чувствительным и сопереживающим ребёнком, свою силу он находил в слабости. Некогда он верил, что в извечной борьбе света и тьмы победа была за «белыми». По вине отца иллюзия разбилась вдребезги очень рано. Локи ненавидел отца с такой силой, что время от времени вызывал его призрак, заключая в бренное тело до рассвета, и мучил всеми мыслимыми способами, которые знал. Часто ветер нашёптывал магу, как жили тёмные адепты, об их ценностях и семьях. До него доносился смех детей, и в такие моменты Лафейсон завидовал им и представлял, что это его детство было таким безоблачным и чистым.
Иногда удавалось отрешиться и не думать о прошлом, но куда там, оно напоминало о себе и теребило старые раны. Даже сейчас, когда Локи был способен уничтожить разом несколько деревень, убить сотни людей, он предпочитал жить мирно и вдали от населения. Своей трагедии ему хватило, мирное сосуществование являлось той самой золотой серединой, к которой стоило стремиться. К нему нередко заглядывали охотники — воодушевлённые физическим преимуществом дуболомы с распятьями и арбалетами, и всякого Лафейсон отваживал от своего дома, в основном отпускал, правда повторные визиты для смельчаков кончались одинаково: в пасти Фенрира.
Шумный вздох охотника отвлёк мага от воспоминаний и своих дум, он глянул на гостя и решительно подошёл к постели. Тор спал, но лицо его было напряжённым, не похоже, что его жизнь была безоблачной и сытой. Лафейсон слышал о нём: охотник-одиночка, но на святой орден не работал, оттого
