мечей о щиты, держали ритм и подчеркивали мужество слов. Песня окрыляла, объединяла воедино мысли и души.
Куплет за куплетом, она заполняла весь окружающий мир, и казалось, что в нем не остается место для злобы, тоски, уныния и наступает благодатное время единения всех славян — русичей, и тает, словно утренний туман — вражда, жестокость, усобица.
Поддавшись общему настрою, став равной частицей дружины, Воительница даже не заметила, как они добрались до главных ворот.
И в недоумении остановилась: въезд, в стольный город, был перекрыт. Ворота были наглухо заперты! И вокруг — ни души!
Голова колоны, упершись в препятствие, остановилась, недоуменно взирая на немыслимую странность. Гриди, не понимая происходящего, вертели головами, силясь найти ответ на такую несуразицу. Колона стала.
Ольга услышала, как рядом, страшным матом, высказал свое отношение к происходящему, Унибор. Его поддержали Симак и Демир. В другое время, она бы обязательно отметила острословов, их виртуозность в умении из пяти слов — шесть выдать матом. Но сейчас, воздержалась.
Ратища, покинув седло, направился к воротам. В левой створке была прорезана узкая калитка, в которую мог пройти человек только боком, наклонив голову и согнув при этом колени. Огромным, величиной со среднюю тыкву кулаком, он забарабанил в калитку.
Гул от стука, был сродни отдаленному осеннему грому. Поначалу — никакого результата, но позже, из — за ворот послышался хриплый, старческий голос:
— Кого это нам, темные боги, спозаранку, в гости наладили? Кто от божеского света за тын укрыться спешит? — Ратища обрадовался:
— Ты, трухлявый гриб! Поднимись к площадке над воротами и потом разуй очи: Княгиня с дружиной из похода вернулась, а вы, дуболомы, ворота перед ней закрытыми держите! За такую встречу и головы лишиться можно! — Какое — то время, за воротами правила тишина, а затем другой голос ответил:
— Сейчас поднимусь, но вы отодвиньтесь от ворот, чтобы вас зреть было можно. А то, с верхотуры, только затылки на виду. — Голос принадлежал городскому голове — Фиадору.
На смотровую площадку, что нависала над главными воротами, поднялся не только городской голова, но и бывший воевода — Ерофей. Они, приложив козырьком длани к бровям от встречного солнца, долго разглядывали, стоящих перед воротами гостей. Или хозяев. Наконец не выдержал нынешний воевода:
— Уважаемый Ерофей! Ты что, зрением ослаб? Не признаешь меня, твоего ученика Демира? Не признаешь Княгини? Как это понять, что Княгиню, в собственный стольный город не пускают?
Как понять, что дружина вернулась из похода, причем с победой, и её никто не встречает? Воевода, ты всю свою жизнь отдал служению княжеству, создавая дружину, ты породнился с ней! Кому, как не тебе блюсти воинское братство? Или ты может, забыл, как клялся своим боевым побратимам в верности и чести? — После таких слов, на Ерофея стало страшно смотреть: лицо приобрело свекольный оттенок, который был виден даже с того места, где стояли прибывшие. Он открывал рот, но вымолвить ничего не мог. На помощь пришел городской голова Фиадор:
— А чем вы докажете, что вы на самом деле те, за кого себя выдаете? Может это не вы, может это морок, туман, который нам мнится? — От такой несуразицы у Ольги потемнело в очах:
— Ерофей! Воевода! Что с тобой случилось? Какая муха тебя укусила? Ладно Фиадор, крыса боярская, его еще можно понять: медов опился, без моего присмотра и ничего не ведает в пьяном угаре. Но ты, воин, привычный ко всему! Ты сам мне, когда то ведал, что выпив ведро медовухи за ночь, утром готов был идти в бой!
Что случилось с тобой? В жизни не поверю, что ведро тебе досталось двойной вместимости, и ты потерял зоркость взгляда! Нет таких ведер, которые могут сломать старых богатырей! — Голос Княгини, в конце речи, прерывался хрипом, исходящим из самого горла: чтобы стоящие на площадке нынешние хозяева города могли её слышать — приходилось кричать.
Ольга уже о всем догадалась, но боялась до конца поверить своему предположению. Боялась, что её прозорливость, окажется настоящей прозорливостью:
— Боярин Фиадор! Повелеваю тебе и бывшему воеводе Ерофею, спуститься вниз, выйти за ворота и отчитаться передо мной, за свое странное поведение. Если мое повеление не будет выполнено немедленно, я прикажу снести ворота, но вы тогда оба предстанете перед судом и наказаны в соответствии с его решением. Решайте: время для вас пошло!
Ерофей обернулся к Фиадору, что — то тихо сказал ему, тот ответил. После чего они заспорили, густо жестикулируя и тряся сивыми бородами. О чем спор — слышно не было.
Скрип отворяемой двери в воротах, отвлек внимание Княгини от спорщиков. В узкий проем, боком, протиснулся мировой судья Архип тут же, возле него, пал на колени, опустив голову долу. Воительница долго, как будто в первый раз видела, рассматривала, стоящего на коленях здоровяка. Шапки на нем не было, и ветер свободно трепал его седые, длинные волосы:
— Встань Архип, и поведай мне, что тут произошло, пока я была в походе! Какие — такие события, заставили вас отказаться принимать собственную дружину? Почему закрыты ворота, как при вражеском набеге? — Мировой судья, старчески кряхтя, поднялся с колен, нахлобучил на голову картуз и только после этого молвил:
— Долгих лет тебе Княгиня, жить и править нашим княжеством! Приветствую и вас, славные витязи, добывшие победу для нашего Отечества! Заранее
