душу, с войском, последнее препятствие к короне устранить! — Ольга вцепилась в край столешницы так, что персты свело судорогой. В очах сплошная темнота. Она была на грани обморока. Ребенок, под сердцем, ворочался в смертельной обиде. Чтобы не видеть всего этого кошмара, она закрыла очи.
Тяжелый звук удара привел её в чувство. Первое, что она увидела — Стоящего передней Демира, с десницей сжатой в кулак. Роман лежал на полу. Воевода вытер длань о белую скатерть и обернулся к Ольге:
— Прости Княгиня мою несдержанность! Готов нести любое наказание. Готов принять от тебя любую кару! Ну не мог я слушать такие оскорбления в твою сторону. Совсем князь с головой перестал дружить! — Ольга с трудом отлепила персты от стола. С трудом выдавила из омертвевших губ:
— Не кори себя, Демир! Если бы ты этого не сделал — сделала бы я. Но я, могла бы и убить! Унесите Князя в его горницу, обмойте ему лицо и уложите в пастель. Пусть поспит, может, к утру, разумом просветлеет. — Симак и Унибор бросились выполнять княжеское повеление. Ольга взяла кубок и допила остатки вишневой настойки.
Мертвенность губ не проходила. Сердце в груди билось, как у пойманной птахи. Неожиданно настойка подкатила назад к горлу. Рвотный позыв был настолько силен, что сдержать его она не смогла. Вырвало прямо здесь, возле стола и тут же страшная, кинжальная боль внизу живота, заставила её вскрикнуть и согнуться пополам.
Внутри разгорался костер. Нет, не костер: огромный кострище! Сознание начало плавиться, уходя куда — то на задворки. Сквозь пелену боли и жара, успела услышать, как Демир и Зосим, перекрикивая друг — друга, зовут лекарей. И это было её последним восприятием. Дальше была сплошная темнота.
Вначале прорезался слух. Она услышала чьи — то легкие шаги и старческое бормотание. Затем вернулось чувство собственного тела. Но лучше бы оно не возвращалось: костер внутри её уже не горел, но тлел прилично. Казалось, только пошевелись, и он вспыхнет с удвоенной силой.
Чуть — чуть приоткрыла очи и сквозь густоту ресниц, узрела сухонькую старушку, лицом очень похожая на Домну. Она что — то толкла пестиком в ступе возле стола. Губы её почти беззвучно шевелились. Старушка или говорила сама с собой, или пела для себя какую — то песню. Из — под белой косынки выбивались реденькие, седые волосы. На рукаве двуцветной поневы — круглая, зеленая заплатка. От старушки веяло добротой и уютом.
— Ольга расслабилась и вновь смежила очи: потянуло в сон. И вдруг яркая, без грома, молния пронзила все её существо: она не чувствовала под сердцем своего ребенка! ЕГО ТАМ НЕ БЫЛО!
Сознание мгновенно сковал животный ужас. Казалось, что каждая клетка её тела кричала, вопила, стонала, рыдала — ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ НИКОГДА!
НО ЭТО — БЫЛО! Великая Воительница Княгиня Ольга зашлась в беззвучном плаче. Тело трясло, как при падучей. Почувствовала легкую, горячую длань на своем челе и снова провалилась в черную, мохнатую темноту. Это, наверное, и спасло её от безумия.
Сознание медленно возвращало Княгиню к жизни. С трудом, она вспомнила, что с ней произошло. Тяжкие переживания и волнения последней седмицы — сделали свое черное дело: она лишилась СВОЕГО ребенка!
Почувствовала на челе мягкую старческую длань. Старушка сидела на краюшке лежанки и гладила Ольге голову. Из губ лилась протяжная, нежная колыбельная песня. Очи её были закрыты.
На столе горела лучина, распространяя густой запах хвои. Горящие поленья в печи уютно потрескивали и разбрасывали розовые блики по стенам.
Ольга рывком села на лежанке. На очи хлынула волна мути. Старушка спрятала руки под вышитый птицами передник:
— Ребенок был мертвым? Мальчик? Девочка? — Сиделка сразу не ответила. Высвободила руки из — под передника и положила их на колени Княгини:
— Не мельтеши, голубушка. Дай душе и телу прийти в себя. Настращала ты их зело. Время нужно, чтобы они снова вкус к жизни почувствовали. Бабья доля наша такая: еще не народившихся детей в облака провожать! Даже у таких знатных, такое, хоть и редко, но случается. У нас простых — много чаще!
Толи по хозяйству, толи на ниве живот перегрузишь — и вот тебе результат. Еще вчера плод под поневой трепыхался, к жизни готовился, а сегодня загас и навсегда упокоился. И ты его скидываешь: для нового место готовишь! Этого не родила — другой следом завяжется, которого ты доносишь и на свет белый выпустишь.
У тебя тот же случай, хотя ты жилы из себя, трудом праведным, не тянула. Не понравились твоей девочке переживания и сложности нашего мира, напугалась она этого, вот и решила погодить с рождением. Будет ждать, когда в твоей жизни, душевных тягот станет меньше, тогда она к тебе и вернется.
А ты наперед мысли настраивай! Тяжесть в себя пускай, когда душа на месте укрепилась, когда с миром людским в согласии живешь, когда в круге, народ с пониманием к тебе относится, и ты его тоже разумеешь. Иначе, конец может быть таким же плачевным.
