– Да, по законам Летней губернии.
Почему же Бэзил до сих пор не заявил свои права на меня? И сегодня вёл себя, как влюблённый, а не как муж, требующий выполнить супружеский долг?
– Бэзил, когда ещё сидел у твоей постели, задумал эту свадьбу, – говорит отец Элефантий. – Выписал тебе наряды из столицы. Девочки тайком готовили гирлянды, сёстры напекли сладостей. Никогда ещё не видел его таким… счастливым.
– Вы словно о другом человеке рассказываете, – отзываюсь. Присаживаюсь на подоконник, позволяю ветру тронуть шею. Его ласки нежны и искусны. Ах, ветер-шалун.
Котёнок.
В ухо, ласково, чуть касаясь плеч. Напоминанием о несбыточном.
– Зачем вся эта показуха?
Отец Элефантий смотрит пристально, буравит.
– Потому что оно важно тебе. Бэзил сказал, ты так привыкла, видела в своём мире. Старался для тебя.
– Не понимаю. Он только что меня растоптал и унизил.
– Эх, девочка, – качает головой старик, – его всю жизнь учили убивать и карать, внушая, что в этом и есть любовь. Дескать, так ты заботишься о душе грешника, очищаешь её…
Но я не готова сочувствовать, ещё слишком свежа история о несчастных родителях.
Отец Элефантий угадывает:
– Брата его видела, да?
– Видела, он показался мне очень славным.
– У вас что-то было раньше?
– Айринн и он обручились.
Отец Элефантий сначала смотрит удивлённо, но, должно быть, скоро вспоминает – двоедушица. И вновь осуждающе качает головой.
– Стивен никогда своего не упускал. Так и искал способ досадить брату. Бэзил у них в семье виноват уже тем, что родился. Мать с детства чуралась его, и когда появился Стивен, всю любовь перелила на него. А отец – вечно недовольный первенцем – дождаться не мог, когда того в S.A.L.I.G.I.A. заберут. Уж поверь, ему очень несладко пришлось.
– Стало быть, тот случай с родителями, – месть? За испорченное детство.
Волна отвращения к будущему супругу накрыла меня.
– Что ты! – восклицает старик и меняется в лице. – То была одна из жутких проверок S.A.L.I.G.I.A. Насколько он готов подчинится. Он пожалел сразу, когда рассказал и получил похвалу от своих наблюдателей, – вздыхает. – Я присутствовал там, и помню, как бедный мальчик побледнел, когда ему сказали, что родителей накажут по всей строгости закона. Помню, дождался меня, своего духовника, бросился в ноги и стал умолять: «Спасите их, пожалуйста!» Отрок, запутавшийся в «хорошо-плохо» взрослых.
Из окна дышит холодом, бросает злое: виновны.
И я ёжусь, внутри – натянутая струна и дрожит. Спрашиваю тихо, едва узнавая свой голос:
– И вы помогли ему?
– Увы, дитя, у меня не было ни таких полномочий, ни должной дерзости. Зато когда их привезли, он сам, глупый мальчишка, кинулся спасать – попробовал устроить побег. Конечно же, его намерения прочли раньше, чем он успел что-то сделать. Его тоже наказали по всей строгости – родителей пытали у него на глазах. Он ползал на коленях перед своими наставниками, целовал им ботинки, лишь бы родных не мучили, но… те ребята – не судья Эйден. Они бросали на грехи необученных мальцов. Их не пронять мольбами. Они довели задуманное до конца. Всё, чем я смог помочь, это устроить грешников, когда их отпустили, сюда, в лучший приют.
– Стивен сказал, что Бэзил навещал маму и папу всего два раза…
– Да, мать не узнаёт его, но само его присутствие вызывает у неё панику и истерику… А отец – прячется в ужасе и шепчет откуда-нибудь из угла: «Не трогай! Не трогай! Я больше не буду играть» и начинает плакать. Бэзил навещал их дважды и дважды потом пытался покончить с собой, что для салигияра – страшное преступление. Никогда себя не простит. Так что, не считай его чудовищем. Вслед за Стивеном. Ему не понять, никому из них не понять.
Старик поднял на меня глаза, голубые и чистые, как омытое дождём небо.
– Так получилось, что все те, кто ему дорог, пострадали от него. Он боится, что это может повторится и с тобой. Пытается защитить, как умеет. От себя в том числе. Знаешь, пусть лучше ненавидит, чем полюбит и будет страдать.
Отлипаю от окна, сажусь рядом, обнимаю и говорю:
– Спасибо, что рассказали. Теперь у меня полная картина в голове…
Старик улыбается и хлопает по руке:
