Он буквально сваливается со своего ездового монстра, шатается, как пьяный, делает несколько шагов вперёд – и упирается в воздух.
– Тут… не ошибся…
Щёлкает пальцами, бормочет абрукадабру – должно быть, заклинание, – дно клетки отваливается, и я неэстетично ляпаюсь вниз. Под гогот кашалотов и девки.
– Эй… ушлёпок…
Подхожу, мне сейчас не до препирательств.
– Тронь тут и тут…
Указывает точки на воздухе. Я прикладываю ладонь, и воздух впереди вдруг превращается в прозрачную стену, наподобие сот. Вырисовывается и дверь.
Стучу.
Рай всегда охраняют ангелы с мечом наперевес.
Как вот этот здоровяк, что выходит из ворот и смотрит на нас, как на муравьёв.
– Чего надо?
– … Роза… должна… зацвести…
Тодор выдаёт это с трудом, плюхается на четыре мосла, блюёт чёрной жижей.
– Где Роза?
Девка выходит вперёд, но присаживается возле Тодора, шепчет ему что-то, по плечу стучит тихонько. Жалеет, дура! Встаёт уже полная решимости, с огнём в глазах.
– Я здесь, но если нужна вам, помогите ему, моему другу.
Вот как! Уже друг! Нежданчик!
Но здоровяк не промах.
– Его тронула чёрная смерть, мы не можем пустить его.
– У вас же тут рай! Все ж добрые! Так спасите его! Он пострадал, сражаясь с грехом, который чуть не пожрал меня, Розу.
Здоровяк хмыкает, опускает свой резак – не, это не меч, это что-то страшное! – и грохочет:
– Ждите, – и уже разворачиваясь всей своей питбоссовской тушей, цепляет взглядом меня: – А вот тебе – можно, идём.
Что, выкусили, защитнички!
И нечего меня теперь жёлтым взглядом сверлить. Подыхай тут в блевотине, а я шагаю в рай.
***
…время – на секунды: Тодору всё херовее.
А они тянут!
Он отползает к Малышу, тот уже бешеный, сверенчит, помочь хочет, а не знает как.
Кашалоты на меня косят, булькатят между собой.
Тодор опять харкает чёрным, вытирает губы и кое-как выговаривает:
– До… серд… ца… дой… дёт… – хана… Ты… тогда… на Малы…ша… они…
Его душит кашель, и мне безумно жалко. Ещё и история такая – он всем помогал, а его гнобили. Миг – и иду штурмовать этот грёбанный Рай.
Но тут открывается дверь и выбегает девушка – моих лет или чуть старше, совсем тоненькая, глазища в пол-лица, серые, как залесское небо, в сером платье с белым фартуком, и алый цветок на груди. За ней – несколько ещё белых. Я таким обычно не верю: белые – плохо.
Но эта хлопочет около Тодора, помощники укладывают его нары с ручками и поднимают.
Уже у ворот Тодор очухивается, ошалевший, хватает её за руку так, что я морщусь: щаз хрустнет!
Не хрустит.
– Почему? – хрипит он.
– Вы делаете мне больно, – холодно и строго говорит эта мелкая.
Тодор никнет, отдёргивает руку, прячет даже и зеньки тоже.
Странный.
Больше не говорит.
А она не отвечает.
Ворота распахиваются, Тодора заносят, я шмыгаю следом, кашалоты остаются там.
Впрочем тут же забываю про всё там, потому что меня ослепляет и оглушает Рай.
Глава 14. Обеты и ответы
