Мотаю головой:
– Мне бы побыстрее.
Тут в разговор включается Бэзил.
– Салигияр в чине инспектора-дракона может низвергнуть любого грешника в Бездну…
Поднимаю ладони вверх:
– Нет уж, избавьте!
– Не отказывайтесь, Сергей, – это Ирина, голосок тихий, еле журчит. – Бездна – кротовина, портал между нашими мирами. Вы вернётесь. Мне сам Охранитель говорил.
И хочется, и колется. Но трястись в поезде дальше – не вижу смысла. Меня раздирают сомнения.
А ещё и Юдифь, подслушав наш разговор, влезает:
– Серый, я бы на твоём месте не менжевалась. У те там тоже армагедец может грянуть. Ща все как начнут призывать!
Да, её рассказ меня потряс. Честно сказать, не очень хочется возвращаться на шарик, усеянный ядерными грибами.
Девчонка не унимается:
– Знаешь, я видела сон. Про твой мир. Там небо с одной стороны чернело всё, а с другой – воронки были, вот такущие, – разводит руки. – А потом чернота сходилась и накрывала.
Брр! Но и виденьеце! Но оно, пожалуй, становится решающим аргументом: наше небо мне всё-таки как-то ближе голубым с облачками.
– Ладно, – говорю, – валяйте, отправляйте в свою бездну.
Бэзил встаёт: да что ж они все такие здоровые, голову задирать приходится. Снимает перчатку, и не только у меня, но, кажется, у всех кто едет в нашем вагоне, бегут мурашки вдоль хребта.
Тишина воцаряется идеальная. Только перестук колёс – уютный, умиротворяющий, да хихиканье Пака за плечом.
Голос салигияра звучит обвиняюще и громко:
– Вижу в тебе, грешник, похоть, и гордыню, и уныние. Ты – носитель грехов и рассадник их. Данной мне властью я, инспектор Бэзил Уэнберри, налагаю печать на грехи твои, дабы не распространялись они вокруг.
И припечатывает меня своей огненной лапищей.
Я разлетаюсь на кусочки, на осколки, на атомы. Даже боли нет. Есть только тьма, бескрайняя, непроглядная, глухая тьма.
И частицы меня, мерцая звёздами, летят в ней.
Что это?
Космос, вселенная, галактика?
Тянет к центру, к чёрной дыре. А в ней – всё искажается, идёт рябью. Чернота дробится, обретает очертания и формы.
Буквы. Мириады букв в идеальной белизне. Тоже парят, хаотичные, смешанные, свободные.
Предтекстие. Предмир.
Повисаю на них, прыгаю с одной на другую.
Да и сам уже обрёл форму и упругость.
Кто я?
Первослово?
Какое?
Угадать, поймать нужные, разгадать шараду.
Вижу:
С ними приходит смысл и тяжесть материи.
Уже не лечу в никуда, вполне себе уверено сижу в кресле перед компьютером. Рядом – дымится и ароматно пахнет свежезаваренный кофе. С дивана светит на меня глазищами-фарами мой кот.
Что было?
Неужели сон? Или я так задумался, что унёсся из своей реальности в вымышленную?
Часы показывают двенадцать. Полночь? Полдень? Занавески у меня такие тяжёлые, что лучу не пробраться. Пишу при искусственном свете.
На белой странице – мигает курсор.
Этот мир погиб? Или ещё не родился?
Решать мне.
Гудок двадцатый
…Пак высовывается из окна и машет:
