Не, с парнем я была. Мне не понравилось. Больно, слюняво. На земле вышло, холодно было, заболела потом. А у нас болеть – уууууууууу, лучше сразу ложись и сдыхай. Сдохла бы, так баба Кора нашла и выходила. Так что то – другое. Любовь – она с крыльями. Как у Данте и Беатриче. Чтобы всю-всю жизнь, до встречи в Небесной Тверди.
Когда клочок неба, видный мне в окно, становится цвета моих волос, встаю и тащусь в пищеприёмку. В Залесье – общая. Там баба Кора и варила крабокарпа. Тут у всех свои.
Круто.
И обидно за наших до соплей.
Теперь на мне уже не та красивая хламида – жалко её, а проще, пушистая, в неё заматываешься. И с поясом.
В этой удобно.
В пищеприёмке, точнее по-здешнему, кухне – уже Фил. Что-то жарит, оно пахнет объедено.
Сажусь, качаю ушастика на ноге.
– Будем завтракать, – говорит он.
И будто не рад этому – хмурый, расстроенный. Ставит мне под нос тарелку и кружку с тем самым вкусным. Кофе, во.
Плюхается напротив, ковыряет в свой тарелке.
– Чё не весел, парниша? – поддеваю румяный кусочек, кидаю в рот. – Это же просто вау! У вас жрачка – круть!
– Мне тяжело, – нытельно говорит он. – Вижу тебя, а ты, как она, и хоть плачь, что не она.
– Не плачь. Меня вон какой-то хмырь ваш наружу душой вывернул – и то! – бормочу с набитым ртом, за что точно бы схлопотала от бабы Коры. – Давай лучше возвращать: меня в книгу, а её тебе.
– Легко сказать!
– Ну а чё? А низя, – жую, – просто вписать меня назад?
– Если бы всё было так просто.
Вздыхает, болезный. Жаль его, поэтому встаю, обнимаю.
Он отталкивает, машет на меня руками.
– Не делай так!
И красный весь.
– Ну прости, хотела утешить. Ты грустный.
– Спасибо, развеселила и утешила, – фырчит как тот игольник, – ешь давай, утешительница, и в гости пойдём.
– В гости? Ой, а к кому?! К Алёне? – ходить по гостям люблю. У нас только особо не находишься. В Залесье такие друзья, что приди к ним в гости, сожрут дорого не возьмут. Притом, в буквальном смысле. А из косточек сувениры сделают, ага. Но тут же другие гости. Они живут в домах и едят вкуснятину. Зачем им я?
– Пойдём к моему учителю, Аристарху Богушу. Я вчера ему кратенько отписал о тебе по почте.
– По почте? – давлюсь, кашляю, роняю вилку. – Письмоносец же вчера не заходил? Я всю ночь провалялась, знаю.
Фил лыбится.
– Как-нибудь покажу тебе нашу почту. У нас письмоносцы невидимые.
И тут звенит.
Теперь лишь замечаю эту штуку. Вернее, ещё раньше заприметила, но спросить боялась.
Фил берёт. Ведёт по экрану пальцем и начинает говорить в это!
О, здесь, поди, редкая магия. Магия, которая передаёт голос и письма через невидимок.
– Да, – говорит Фил в штукенцию, – уже выходим. – И, прикрыв рукой, мне: – Иди одевайся. Только, ради всего святого, не в вечернее платье.
Киваю, быстро доедаю и мчусь.
Он кричит мне вслед:
– И в душ не забудь!
Прям как баба Кора, та вечно следит, чтоб руки мыли и себя. Воду тащит чёрти откуда. Показываю язык – Филу тут и бабе Коре там, быстро плещусь и снова туда, в эту коробку, где куча хламид.
Наверное, учитель Фила важный человек. Лучше одеться поважнее тоже. Как у них тут важно одеваются?
Беру книжецу, где много картинок с Машей. Он предпочитает штаны. Я, по правде, тоже. Штанов у неё много. Достаю. Выбираю ярко-синие. Хламиду наверх – зелёную. Вчера вертела, но не поверх же было одевать?
Выхожу, Фил округляет глаза, что тот крабокарп, к стене шарахается.
– Ну ты и вырядилась! Нужно будет Алёну попросить с тобой поработать. Но пока некогда, пошли.
