– Но хочу спросить… – слова давались ему нелегко, Уоррен то и дело умолкал, делал долгие паузы. – Я знаю, что мы недолго знакомы. Но… Ты… Ты ведь что-то чувствуешь ко мне? Только не лги – я не обижусь, если скажешь…
– Я люблю тебя, Бойд, – правда выкатилась изо рта Белинды легко. Совсем не как с Джоном. И от этого признания самой сделалось на душе легко и свободно. Правильно.
А человек напротив нее застыл. Затем сполз с камня, оказался стоящим перед ней на коленях.
Она видела, как дрожали его руки, когда он снимал с мизинца единственное тоненькое колечко.
– Будь моей женщиной, Белинда… Пожалуйста.
– Уоррен… Здесь Лес… Ты выйдешь, потом решишь…
– Нет, сейчас. Я уже решил.
– Бойд…
– Да? Это – да?
Он так и стоял перед ней, смотрел не в глаза, а вбок. Боялся отказа.
– Дурак, ты же потом передумаешь? – шептала Лин. – Что, если передумаешь?
И сама же знала – не передумает. Такой, как Бойд, либо не предлагал себя никому, либо предлагал навсегда.
Она сама помогла ему надеть кольцо себе на палец. Подняла его лицо за подбородок, заглянула в глаза.
– Да… Да-да-да…
Ее сделали женой. По-настоящему, как всегда мечталось.
– Дураки мы с тобой…
Она смеялась сквозь слезы. А он сел рядом, обнял за плечи, прижал к себе.
– Я клянусь до конца своих дней защищать тебя ценой своей жизни…
– Не надо ценой. Я сама могу.
– Сама – нет. Я.
Смеркалось. Позади верхушек деревьев небо апельсиновое, выше серое, а еще выше, если задрать голову, уже темное-синее, глубинное, как океан.
Они были поодиночке, а стали двое, стали целым. И невероятно тепло, даже горячо внутри. Она жалась к нему, как к надежным стенам своего собственного дома, – обрела вдруг и тыл, и крышу.
Ей сделалось промозгло, стоило подумать о завтрашнем дне.
Бойд почувствовал.
– Пообещай мне, что выживешь. И я надену тебе настоящее…
Он погладил ее ладонь, провел подушечкой пальца по тонкому ободку серебряного колечка.
Обещать? Как она могла обещать ему выжить? Они оба знали, что обещать в этой жизни ничего нельзя, – у судьбы свои планы.
– Ты уже надел мне настоящее.
Белинда закуталась в руки Бойда, как в одеяло, пригрелась, впервые в жизни позволила себе расслабиться, выдохнуть.
– Нам нельзя сегодня… ты ведь знаешь?
– Знаю, нам надо выспаться.
– Потом.
– Да, потом.
«Когда выйдем…»
Сумерки слизнули апельсиновый цвет с неба, навалились на дорогу.
– Я люблю тебя, Бойд, ты ведь знаешь? Если что…
За это «если что» он грубо сжал ее подбородок пальцами – не от злости, но от того, что задела за живое.
– Не смей мне, слышишь?
– Слышу.
На душе муторно, на душе скребло.
Кто бы знал, что все так повернется? Лин улыбнулась сквозь печаль. А Бойд прорычал:
– Еще слово, и не пойдем, поняла?
– Пойдем, – она погладила его по щеке. – Конечно, пойдем.
Этой ночью, когда по палатке тихонько настукивал дождь, Белинда спала особенно плохо и то и дело просыпалась –
