столько разного, что официант начал выставлять тарелки на соседние столы, к счастью пустующие.
Ее Уоррен. Ее собственный настоящий Воин, мужчина, дорогой человек – как же долго она к нему шла.
В какой-то момент Бойд вдруг принялся стонать громче, заметался по постели, начал сжимать и разжимать кулаки, подергивать.
Ей стало ясно – кошмар. Он однозначно видел в своем сне Лес и, наверное, их последнюю битву, в которой настоящая Лин не участвовала.
«Так не пойдет, милый… Не нужно без меня».
Она слышала об этой технике лишь однажды – от Лума. И то рассказывал он не ей, а Уме, но Белинда запомнила: ко сну другого человека можно подключиться. Если соединить определенные точки тонких тел, макушечный маятник, а после нырнуть в тоннель…
Белинда закрыла глаза – рядом с беснующимся во сне Бойдом задышала ровно, глубоко. И спустя минуту скользнула, как кролик по норе, в чужую пещеру…
– Разве это не здорово – переживать кошмары вместе? Тогда они и не кошмары вовсе…
Она гладила его по короткому ежику волос – успокаивала уже проснувшегося, стирала со лба капельки пота.
Сон не завершила – Бойд вылетел из него с рыком после того, как получил в грудь сильный удар, которого, по-видимому, боялся наяву.
Лин не сказала, что присоединилась к любимому осознанно. Для чего?
– Первый сон и сразу ужасы…
– А чего ты хотел? Столько лет там.
– Неужели каждую ночь так будет?
– Даже если каждую. Однажды пройдет.
– А ты там дралась так же хорошо, как…
Уоррен почему-то притих, будто перестал дышать. За окном глубокая ночь; шумный проспект под окнами умолк.
– Белинда, я хочу сказать… – и снова тишина. Беспокойная, напряженная. – Здесь внешний мир… Если хочешь быть свободной – не важно, что говорила в Лесу…
– Перестань, – она положила на его губы палец, – я не хочу быть свободной. Не от тебя. Я с тобой не потому, что однажды сболтнула лишнего, а потому что полюбила. Но ты прав – мир. Если свободным хочешь ты…
Бойд перекатился на нее, навис грозный, жесткий, такой же, как в Чернолесье.
И ничего не сказал. Смотрел долго, пронзительно, будто давлением веса своего тела указывая на новый порядок вещей, который отныне и впредь не сломать. Затем добавил коротко, но емко.
– Моя. И никому.
Лин после этой фразы открылась новая глубина слова «счастье».
Не спали до самого утра. Любили друг друга, касались, чувствовали, обнимали, просто лежали. Уже рассвело, когда Бойд спросил:
– Знаешь, что мы сегодня будем делать?
– Когда, наконец, выспимся?