— А внутри остались все тем же капризным ребенком. Маленьким, испорченным и обидчивым, привыкшим, что весь мир крутится вокруг его эго.
Оливия стояла как громом пораженная, не зная, куда бежать от горьких слов и его все понимающего взгляда. А самое главное, на кого затаить обиду: на него или себя?
Интенсивно захлопав глазами, чтобы не разревется прямо здесь перед ее палачом, Оливия стелой выбежала из палатки.
Аманда, улыбаясь, удобно расположилась на мягком бархатном кресле лимонного цвета. Впервые за столько времени она сидела в уютной красивой комнате с сиреневыми шторами, стенами, выкрашенными голубой краской, и меблированной изысканным столиком на резных ножках, бархатным диванчиком, дубовым комодом и резным сундуком. Солнце заливало комнату светом, от камина исходило приятное тепло, а из фарфоровых чашечек на столе с коричневым напитком шел сладкий аромат.
В последнее время жизнь Аманды вернулась в прежнее русло. Больше никаких погонь и преследований, кровоточащих ран и охладевших трупов, голодного желудка и грязной одежды, жесткой постели и бессонных ночей. Теперь на завтрак она имела свежеиспеченные булочки с корицей, на обед — жареного цыпленка и свежий салат, а на ужин — яичную запеканку. А каждый вечер ее ждала горячая ванна и душистое мыло.
Некогда старческая подагра, мучившая долгие годы одну почтенную кари Лиффорда и золотые руки Джерома Маккормика сделали Аманде большое одолжение. Теперь она жила в самом центре столицы на улице Сыра в двухэтажном кирпичном особняке в гостях у Чарити Элвуд. Эта пожилая женщина с доброй улыбкой и живым, незамыленным взглядом, имела кроткий нрав, миниатюрное сложение и гостеприимный характер. Когда Аманда приехала к ней с просьбой от брата в письменной форме приютить его сестру на некоторое время, Чарити приняла ее с распростертыми объятиями.
Она была ярой сасенаркой. По крайней мере, так седовласая женщина заявляла на каждом углу в городе: при походе в булочную, на прогулке в парке, при разговоре со случайными знакомыми. Но что-то Аманде подсказывало, что вряд ли Джером отправил бы кузину к ней, если кари Элвуд так ненавидела мятежников.
Женщина казалась немного рассеянной и забывчивой, часто заговаривалась и путалась в мыслях, особенно на людях, зато была весьма добродушной и дружелюбной. О прошлом Аманды ничего не спрашивала, да и, вообще, не задавала никаких вопросов и если и догадывалась о беременности девушки, то вида не подавала.
Также Аманда заметила, что кари Элвуд была очень популярной старушкой в городе, так как ее дом ежедневно навещали гости, причем сплошь важные персоны: чиновники, политики, торговцы, — в общем, лорды Лиффорда. Поэтому ее домик очень напоминал гостиницу. И эти самые столичные "шишки", попивая в ее гостиной чай, без утайки делились с Чарити всеми важными новостями, причем многие из них касались войны и носили гриф "секретно". А старушка, обязательно пригласив на разговор Аманду, задавала все больше вопросов своим гостям, а потом как-то испытующе поглядывала на девушку, словно любовалась ее реакцией на открытые военные секреты сасенаров.
А когда гости уходили, женщина невзначай произносила:
— Интересную вещицу сообщил нам глава города, не правда ли, Мэнди? Окажись такая информация у сиу, это непременно бы повлияло на исход войны. Кстати, поговаривают, что парочку мятежников видели недавно в столице, в районе площади Львов.
Затем Чарити непременно зевала и сообщала, что желает вздремнуть после обеда, и была бы благодарна Аманде, если та прогуляется по городу и не будет ей мешать. Но девушку не надо было уговаривать, она в тот момент находилась на низком старте, спеша на площадь Львов.
Аманда не понимала, помогает ли Чарити Элвуд бунтарям или делает это случайно, из-за природной инфантильности, но, так или иначе, была благодарна этой пожилой женщине.
Сегодня у них в доме снова были гости. К ним пришла кари Пэтси Мартон, супруга одного из генералов, командующих сасенарами на восточном фронте. Дамочка, тоже преклонного возраста, напоминавшая безе своими трясущимися щечками, все время глупо хихикала и то и дело расхваливала, сидевшую на ее коленях болонку.
Обе женщины расположились на пухлом диване напротив Аманды.
— Кари Лоло. Прошу любить и жаловать. Очень уважаемая в городе собака. Очень уважаемая, — лепетала женщина. — Судья Маверик при встрече с моей Лоло всегда отвешивает ей приветственный поклон.
"Очень уважаемая собака", одетая в кружевное платьице и с бантиком на голове, выпучив огромные глазищи и высунув маленький язычок, испуганно таращилась по сторонам.
— Ну, как там твой муж, Пэтси? Воюет? — спросила ее кари Эдвуд, направляя недалекую жену генерала в нужное русло.
— Ох, и не говори, Чарити, — вздохнула женщина и с грустной улыбкой посмотрела на Аманду. — Мужья, дети, отцы, — эта война коснулась абсолютно всех, милочка. Говорят, что война — дело мужчин, а я заявляю, что женщин она тоже касается. Пока наши благоверные бегают по полям и лесам, убивая друг друга, мы мучаемся дома в полном неведении.
Аманда была полностью согласна с Пэтси Мартон. Здесь в Лиффорде и дома в Корке, она ежедневно ходила на центральную площадь, где вывешивали списки погибших. С дрожащими руками и колотящимся сердцем, девушка в компании других женщин подходила к, так называемой, "стене слез", боясь обнаружить там знакомые имена. Пока боги были на ее стороне, и ни братьев, ни отца…, ни Йена в этих списках не было. Но зато каждый раз она видела женщин, которые обнаруживали в них своих близких. Побелевшие лица, искаженные мукой, слезы навзрыд, обмороки, безнадежные крики, — все
