И купальница лишилась ещё одного цветка.
И по третьей деревне прошёл мор, и лепестки с третьего чёрного бутона долго кружились над болотом…
Находились смельчаки, которые хотели вырвать с корнем чёрный болотный куст. Уходили со словами: «Эх, жить — так жить, умирать — так умирать». Но ни один из них не вернулся.
Что ж, пришла очередь его, Принца, остановить хворь и мор, которые подкрались к самому королевству.
Они расстались, договорившись встретиться вечером.
Ужин в столовую принесла Софка. Принц не сводил с неё глаз, так что Софка укоризненно покачала головой. Из-за спины Королевы она растопырила и показала девять пальчиков: в девять часов она будет ждать его за воротами.
Едва она вышла, Принц поскучнел. Королева, прожёвывая кусочек мяса, внимательно посмотрела на него:
— Что с вами, Принц?
— У меня болит голова. Просто раскалывается.
— Вызвать доктора? Я так и знала, что эта ваша жестокая охота к хорошему не приведёт.
— Нет, мама, я лучше прилягу. Пусть ко мне никто не входит.
В спальне Принц тщательно запер за собой дверь, накинул плащ и вышел на балкон. Ловко перемахнул через перила, спрыгнул на покатую крышу башни. Оттуда по карнизу пролез к колонне и съехал прямо перед Софкой. Девушка, дрожа, сказала:
— Ужасно боюсь. И ночь как на заказ…
Погода в самом деле испортилась. Дымные серые тучи летели по небу. Ветер посвистывал, и начинал накрапывать дождик. Столетние деревья в королевском саду раскачивались и скрипели, как плакали. На королевский башенных часах пробило ровно девять.
Принц тихо засвистел. Из-за деревьев появился, зацокал копытами послушный конь. К седлу его были приторочены две большие вязанки хвороста. Принц подсадил Софку, запрыгнул в седло сам и дёрнул поводья.
Ох, и мчались они! Ветки деревьев больно били по лицу, как пощёчины. Ветер свистел, кусты цеплялись за одежду, пытаясь сорвать её. У Софки, спрятавшей лицо на груди Принца, зуб не попадал на зуб.
Через час сумасшедшей скачки конь остановился. Под копытами чавкала грязь. Здесь начиналось Тухлое Болотце.
Принц отнёс Софку на сухой островок. Заботливо укутал в свой плащ и поцеловал на прощание. Сам, подсвечивая фонариком, пошёл по едва примятой тропке. Трясинное поле под ногами пружинило, раскачивалось, как живое. Под ногами хлюпала вонючая жижа.
Не успел Принц сделать и трёх шагов, как с островка раздалось жалобное: «Принц!» Он бросился на крик назад. Софка вынула из грудного кармашка золотую «купальницу» на нитке и повесила Принцу на шею. Прошептала ему на ухо, как заклинание, слова, которые слышала однажды от бабушки:
— Ничего не бойся. Бойкому — жизнь, тихоне — смерть.
А ветер выл и свистел. Так же неслись по небу рваные тучи. Деревья прямо выворачивало с корнями. Казалось, в темноте скулят и скребут когтями волки.
Принц давно начерпал сапогами ледяной протухшей воды. Несколько раз проваливался по грудь, но его, как поплавки, поддерживали вязанки хвороста за спиной. Нащупывая в воде коряги и корни мёртвых деревьев, Принц выкарабкивался. То и дело выдёргивал из-за спины хворостины и бросал перед собой.
Сжимая на груди тёплую золотую лепёшечку-«купальницу», он шёл в самую середину Тухлого Болотца. Высохшие мёртвые деревья вокруг — или Принцу казалось? — шевелились и оживали вокруг, тянули к нему со всех сторон костлявые скрюченные руки-ветви. Бродячие синие огоньки на воде вспыхивали всё чаще. И, наконец, сомкнулись в одно сплошное мертвенное голубое сияние. Оно мерцало вокруг большого пышного куста.
«Так вот она, чёрная купальница».
Принц рассыпал под ногами остатки хвороста, чтобы встать твёрже. Вынул из-за пояса остро отточенный топорик и принялся за работу. Однако с первых ударов по стеблям купальницы раздался лязг, словно топор рубил по железу. Через минуту бесполезный топор с зазубренным лезвием можно было выбрасывать.
Принц пытался переломить стебель. Но, как не выкручивал его, тот только скрипел, как резиновый шланг. Поплевав на ладони, он ухватился за куст, чтобы вытащить его с корнями. Казалось, он тянет клубок холодных склизких, вырывающихся из рук мускулистых змей.
Однако же дело пошло: куст неохотно стал приподниматься. Вместе с ним из болота показалась верхушка коряги: корни купальницы густо обвивали её.
Вдруг с тугим хрустом корни полопались один за другим. Вытащенная коряга ожила. С неё струями бежала вонючая ржавая вода. Зашевелился, принюхиваясь, нос-сучок. В дуплах-глазках загорелись злобные огоньки. Облепленная тиной коряга, кряхтя, встала на четвереньки на уродливых мохнатых ногах.
