около года назад выехал в Минск с особым заданием. Роман протянул Михайлову сложенный вчетверо небольшой лист бумаги.
— Это расписка Сыроегина в получении денег: товарищам удалось похитить ее из архива охранки. Думаю, расписка поможет нам кое в чем разобраться.
— Молодец, Роман, — потер руки Михайлов. — Почерк — это то, на чем можно поймать агента с поличным.
В дверь постучали, и в комнату вошла Соня.
— Мне приказано пригласить вас, дорогие мужчины, к столу...
Лишь к концу веселья появился Мясников. С первого взгляда можно было понять, что Александр Федорович сильно взволнован. Он сел за стол, но к еде не прикоснулся, сразу с необычным подъемом заговорил:
— Друзья, сегодня я могу сказать, что дни самодержавия сочтены. Ему не помогут ни штыки, ни драгуны. Но и для нас с вами наступил час решительных действий. Из Петрограда пришел приказ: активизировать деятельность всех большевистских организаций. Я только что расстался со связным из Могилева. Вот последние известия: царь обеспокоен положением внутри страны гораздо больше, чем обстановкой на фронте. Вчера он приказал генерал-адъютант Иванову возглавить войска, которым надлежит навести «железный» порядок в столице. Выделены самые надежные части. С Северного фронта сняты два полка пехоты, с Западного — две бригады, даже из своего конвоя его Величество не пожалели батальона георгиевских кавалеров. Кроме этого, Иванову придается тридцать стрелковых батальонов, шестнадцать кавалерийских эскадронов; в его подчинение также поступают гвардейские полки петроградского гарнизона. Царь даже пошел на крайнюю меру: подчинил Иванову Совет Министров.
Мясников замолчал и вопросительно посмотрел на Михайлова, взволнованно расхаживающего по комнате. Кто-кто, а он-то хорошо понимал, что значило это сообщение.
— Это агония, — сказал он наконец, — и наша задача — ускорить ее. Мы должны направить в каждый батальон, в каждую роту, следующие в Петроград, своих агитаторов. Надо разъяснить солдатам, против кого ведет их генерал Иудович, в кого их хотят заставить стрелять...
Мужчины уединились в соседней комнате и начали совещаться. Было принято решение, что в городе остаются только Михайлов, Мясников и Гарбуз. Остальные немедленно выезжают в войска.
Когда план действий на ближайшие дни был принят, Любимов заметил:
— Что будем делать с типографией? Она теперь нам нужна как никогда.
— Ты прав, Исидор Евстигнеевич, — согласился Михайлов, — отдать жандармам типографию, равно как и допустить, чтобы кто-то из наших товарищей в такой момент был арестован... мы не имеем права. Это я беру на себя. У нас есть неплохо подготовленные вооруженные группы, видимо, наступает их время действовать.
— Правильно, — согласился Мясников, — в борьбе с охранкой, полицией и жандармами они скажут свое слово.
ПЕРЕД СХВАТКОЙ
Страмбург даже на секунду не допускал мысли, что царь может быть свергнут. Что, спрашивается, происходит в стране? Да не что иное, как очередной бунт черни, не понимающей, чего она хочет. Опасения вызывали только большевики. В них Страмбург видел единственную реальную силу, угрожающую самодержавию: «В последнее время они зашевелились, но ведь и мы не сидим без дела». Иосиф Карлович был чрезвычайно доволен своей поездкой в Могилев и на фронт. Еще бы! Он добыл списки многих большевистских руководителей и активистов. Кроме того, ему удалось убедить руководителей большевистского центра Минска, что типография — его, Страмбурга, детище — работает только на них. Все это вызывало в душе бурный подъем. Он был уверен, что скоро с большевиками будет покончено. Местное полицейское начальство приняло предложенный им план, суть которого сводилась к тому, чтобы начать операцию в Минской и Могилевской губерниях одновременно. Только вот что значит этот неожиданный отъезд активистов из Минска? Выяснить, любой ценой выяснить! И одновременно собирать, собирать сведения о большевиках. В этом ему прямо и косвенно помогали эсеры, многие из которых были связаны с большевиками. Так что Иосиф Карлович мог быть доволен собой.
Но если бы в один из морозных февральских дней он заглянул на квартиру Михайлова, услышанное и увиденное там напугало бы его до смерти.
Заглянем вместо него мы.
У Михайлова собрались почти все партийные руководители, не уехавшие в войска. Было принято решение реорганизовать вооруженные группы в боевые дружины рабочих и начать подготовку к предстоящим событиям. Михайлов повторил свою мысль, что после победы революции боевые дружины составят ядро рабоче-крестьянской милиции — вооруженного отряда пролетариата. Затем, взяв со стола несколько исписанных листов бумаги, он перешел ко второму вопросу.
— Как известно, царь двинул на революционный Петроград войска под командованием генерал-адъютанта Иванова. Мы своевременно узнали об этом и приняли меры. Войска в основном разагитированы. Под Гатчиной и Оршей они взбунтовались и отказываются подавлять восстание, которым охвачен уже
