— Да, многое сейчас разладилось, — задумчиво посмотрел на друга Михайлов, — настолько разладилось, что трудно предсказать, как повернутся события завтра. В городе тревожно, обстановка неясная. Поэтому, други мои, нам надо быть готовыми ко всему: и к арестам, и к провокациям. Нельзя даже исключать кровавых столкновений. Ясно только одно: мы не имеем права упускать момент и обязаны сражаться за победу революции всеми средствами. — Он обратился к Любимову. — Исидор, будь любезен, направь ко мне сюда Алимова, Дмитриева и Солдунова.
— Ты что, хочешь их привлечь к подготовке совещания?
— Нет, дорогой. — Сосредоточенное и строгое лицо Михайлова озарилось улыбкой. — Я им поручу вплотную заняться вопросом создания милиции. Ты же сам не раз говорил, что революции нужен надежный отряд, который обеспечит охрану порядка и, если потребуется, сможет встать на защиту завоеваний трудящихся. Я уверен, что одним из первых шагов Совета рабочих депутатов будет создание милиции.
— Ой, гляди, Михаил, — весело заметил Гарбуз, — возьмут и назначат тебя начальником.
— Я — солдат партии. Куда прикажет, туда и пойду. Но если бы меня назначили начальником народной милиции, то я бы... — Михайлов лукаво улыбнулся. — Я бы попросил бы назначить ко мне заместителем тебя, товарищ Гарбуз.
Гарбуз рассмеялся.
— Ну, если к тебе заместителем, то я согласен!
Знали бы они оба, что через несколько дней Михайлов будет назначен начальником Минской милиции, а его заместителем — Гарбуз.
Любимов и Гарбуз ушли, Михайлов прикинул: приглашенные им товарищи придут не раньше чем через два часа. «А не прогуляться ли нам с Соней по городу? Интересно, как люди реагируют на отречение царя?»
Он быстро надел шинель, шапку и сбежал по лестнице.
Во дворе столкнулся с Соней:
— Пойдем прогуляемся.
— С удовольствием!
Они не узнавали города. Всюду суматоха, смеющиеся люди, веселые крики. Шли по Немиге. Вдруг откуда-то из глубины дворов послышались звуки «Марсельезы».
— Слышишь, милая, наша музыка!
— Да, дорогой. Вот и твой день наступил. — Счастливо улыбаясь, она прижалась щекой к его руке.
— Наш день! — поправил Михайлов. Он хотел еще что-то сказать, но вдруг рассмеялся: — Ой, Сонечка, смотри!
Через дорогу прямо на них шел старик. По одежке — мещанин. Он, стыдливо озираясь, нес перевернутый вниз головой портрет царя. Михайлов громко спросил:
— Продаете портрет его Величества?
Старик остановился и удивленно поднял брови:
— Вы что, барин, купить хотите?
— Сколько просите?
Но тут послышался звонкий мальчишеский голос:
— Не покупайте у него, господин офицер, он этот портрет сам в магазине спер. Вот те крест! — мальчишка лихо перекрестился. — Я сам видел. Царь в витрине стоял, и его выбросили во двор, так этот дядька через калитку зашел, цапнул царя-то — и тикать. — Он задорно помахал пальцем перед носом смутившегося старика. — Нехорошо, дед, воровать. Чему нас, детей, учишь?
Соня и Михайлов весело переглянулись.
— Вот видите, уважаемый, — обратился Михайлов к старику, — выходит, что вы нам ворованную вещь, причем негодную, бросовую, хотели продать.
— Ай-ай, как нехорошо, — еле сдерживая смех, поддержала мужа Соня.
— Вас же в полицию сдать надо, — сделал серьезное лицо Михайлов и обратился к мальчишке: — Слушай, хлопец, мы его покараулим, а ты зови городового.
Старик так растерялся, что молча смотрел то на взрослых, то на мальчишку: никак не мог понять, шутят эти люди или говорят серьезно. Неожиданно он швырнул портрет на землю:
— Да ну его, царя этого, проживу и без него! — и чуть ли не бегом подался подальше от греха.
Михайлов легонько тронул Соню за локоть:
— Пошли!
Некоторое время они молчали, а когда в десятке метров от них с грохотом разлетелся на мелкие куски императорский герб, сброшенный группой рабочих с фронтона трехэтажного дома, Михайлов, словно продолжая прерванный разговор, сказал:
— Нет, дорогая, отречение царя от престола еще не значит, что массы, народы России получили реальную власть. У нас впереди тяжелая и
