Михайлов взял с вешалки полушубок и начал одеваться, в это время в комнату заскочил Гарбуз. Он был так возбужден, что даже забыл поздороваться.
— Миша, последние известия! Царь, оказывается, вчера в ночь отправился в Петроград, но на станции Малая Вишера его поезд задержали, не пропустили в столицу. Тогда он решил повернуть на Псков. Там главнокомандующий Северным фронтом его «порадовал»: армия дружно переходит на сторону восставших, даже остатки войск генерала Иванова взбунтовались и повернули оружие против царя. Но это еще не все. Только что по телеграфу приняли сообщение: императору вручена телеграмма председателя Думы Родзянко. Ему предлагается отречься от престола и передать трон Алексею.
— Алексею?! — Михайлов был возмущен. — Что там Родзянко с ума спятил? Хочет спасти монархию? Неужели не ясно, что народу России не нужны ни Николай Второй, ни Алексей, ни сам бог на троне. Нам нужны свобода и власть рабочих и крестьян! — Михайлов перевел дыхание и дальше говорил уже спокойно. — Давай, Иосиф, связывайся срочно с Мясниковым и Любимовым — пусть возвращаются в Минск. Чует мое сердце, что здесь с часу на час жарко станет. Действуй, друг! Ну, а мы пока решим одну проблему местного значения.
Михайлов наконец надел полушубок, который так и держал на весу.
— Двигаем, Николай!
Они вышли из дому и направились в сторону Романовской, где жил Чарон. На углу их встретил Алимов. Шея его была укутана теплым вязаным шарфом. Михайлов спросил:
— Роман Петрович, как, если не секрет, ее зовут?
— Кого? — смутился Алимов.
— Ты не красней, — улыбнулся Михайлов, — я же прекрасно знаю, что у тебя такого красивого шарфа не было. Откуда бы ему взяться? Так что признавайся.
— Да ладно вам, Михаил Александрович...
— Ладно так ладно, — примирительно сказал Михайлов. — Как дела? Где твой подопечный?
— Сидит дома.
— Шпиков не видно?
— Один приходил. Я его хорошо знаю: Лопатов, из охранки. Он с Чароном и раньше встречался. Позавчера на кладбище, вчера на Соборной площади. А сегодня вот прямо домой пожаловал.
— Ушел?
— Часа два тому.
— Подозрительных не замечал больше?
— Не видать. Мы тщательно проверили подъезд, и двор, и подходы.
— Сколько людей здесь?
— Со мной — четверо.
— Оставь троих у входа, а сам пойдешь с нами.
Михайлов, Дмитриев и Алимов вошли к Чарону. И опять, точь-в-точь как и в предыдущее посещение Михайловым этой квартиры, хозяин был в халате. Он засуетился, замельтешил, застрочил, как пулемет.
— Бог мой, кто ко мне пришел! Товарищ Михайлов, как я рад! Проходите, присаживайтесь, я здесь картошки сварю, чай организую.
— Не стоит, — сухо сказал Михайлов. — У вас бумага и ручка найдутся?
— Да-да, конечно.
Чарон метнулся к буфету, достал оттуда несколько листов бумаги, чернильницу с ручкой.
— Вот, пожалуйста.
— Садитесь и пишите, что я вам продиктую.
— Срочная депеша? — улыбнулся Чарон. Он сел, немного поерзал на стуле и приготовился писать.
— Пишите: «Я, Сыроегин, даю настоящую расписку с тем, что сего числа получил от Московского охранного отделения...»
С лица Чарона начала медленно сходить слащавая улыбка, вместо нее разлилась мертвенная бледность. Его руки мелко задрожали, и Чарон бросил ручку на стол.
— Это что, провокация?
— Нет, не провокация. Провокации скорее по вашей части, Сыроегин. Как видите, нам все известно. — Михайлов положил на стол расписку, привезенную Алимовым из Москвы. — Вот эту бумагу мы взяли специально для вас в Московском охранном отделении. Надеюсь, у вас хватит благоразумия трезво оценить ситуацию и не пытаться тянуть время?
Такого удара Чарон не ожидал. Растерянно он смотрел на расписку, а в голове вихрем проносилось: «Как они узнали? Кто меня выдал? Это конец! Они со мной нянчиться не станут, да и тюрем у них нет».
