Он ослабил поводья. Джехол поскакал еще быстрее. И вот Урос оказался возле костра, — настоящего, жаркого костра, из горящих сухих веток. Он пылал в небольшой каменной нише, пристроенной у стены одной старой, большой гробницы. У костра сидел — не скелет и не приведение, — а живой человек. Длинный балахон служил ему одеждой, дорожный мешок лежал возле его ног, и в свете пламени Урос узнал его лицо, на котором застыло само время.
— Пусть покой этого места пребудет в твоей душе, Урос, — сказал древний старик.
Урос склонил голову так низко, как только мог, и ответил:
— И в твоей, Предшественник мира. Какое большое счастье и удача встретить тебя здесь. Невероятное совпадение.
— Не такое уж совпадение, — ответил Гуарди Гуеджи, — Я тебя ждал.
Плакальщицы
Каменная крыша гробницы была так широка, что, выдаваясь вперед, образовывала нечто вроде узкой галереи, ограниченной каменными стенами соседних построек. Из этой скальной ниши наружу вел только узкий выход, и в свете огня, который сиял из него, Мокки и Серех различили силуэты Уроса и его коня, которые были словно сама тьма.
— Это не Урос, а лишь его тень, — зашептала Серех.
— Нет, — возразил Мокки, — Нет! — он не хотел больше попадать в ту же самую ловушку страха и потому храбро закричал в темноту: — Урос, Урос, я здесь!
— Ну и чего же ты ждешь? — устало ответила тень — Помоги мне спуститься с коня.
Серех повисла на рукаве чапана Мокки и запричитала:
— Не ходи к нему! Не ходи! Заклинаю тебя, не поддавайся на хитрости этого привидения!
— У каких это привидений бывают гниющие раны, так что я чувствую эту вонь даже здесь?
В этот момент в просвете появился тонкий силуэт Гуарди Гуеджи, и Серех задрожала как лист.
— Смотри, смотри! — зашептала она, заикаясь, — Дух вышел из своей могилы, чтобы заманить нас!
Мокки заколебался. Действительно, кто бы еще это мог быть?
— Урос! — закричал он, — Кто там еще с тобой? Кто тот, другой?
Но, предупреждая ответ Уроса, зазвучал голос Гуарди Гуеджи:
— Подойди ближе и не бойся. Привидения и духи не согревают свои тела возле пламени костра.
— Это живой человек, — сказал Мокки Серех, — И мне кажется…
Он бросился вперед и в свете пламени узнал покрытое морщинами, пергаментное лицо Предшественника мира.
— Я знал! О, Предшественник мира, я знал! — закричал Мокки низко кланяясь, — Это ты, Память всех времен и всех стран… Кто хоть раз услышит твой голос, пусть даже единственный раз, тот никогда не забудет его и не спутает с другим. Ты был в имении Осман бея и я, тогда совсем еще ребенок, вместе с остальными слушал тебя, когда ты рассказывал нам историю Великого Аттилы. Ты сказал нам, что он родился в Афганистане, и точно в городе Акче, а потом он ушел оттуда, чтобы завоевать половину мира.
Почти незаметная улыбка скользнула по губам Гуарди Гуеджи. Все же ему было приятно, что этот юноша до сих пор помнит его истории.
— Поднеси меня к огню — приказал Урос Мокки, — И привяжи Джехола рядом, палатка мне не нужна — закончил он почти шепотом, пытаясь справится с внезапно усилившимися болями.
— Недалеко отсюда, — обратился к Мокки Гуарди Гуеджи, — ты найдешь ручей и связки сухого дерева рядом. Каждый караван, проходящий здесь, оставляет часть своих запасов для следующего.
— Я понял, — ответил Мокки, прислоняя Уроса к стене гробницы, возле которой сидел Гуарди Гуеджи, — Я напою Джехола и потом приведу его сюда.
— И чаю… сделай чаю, — пробормотал Урос, скрипнув зубами, — Поскорее…
— Я знал, — тихо произнес Гуарди Гуеджи, наклонившись к нему, — что найду тебя именно таким: на исходе твоих сил.
— Но как ты мог узнать, что я буду проезжать здесь?
— Для того, кто отказывается идти по Большой дороге севера, нет другого пути в Майману, а в этой высокогорной долине, лишь здесь, в царстве мертвых, можно найти укрытие и отдых.
Уронив голову на руки, Урос замолчал на секунду, а затем тихо спросил:
— Где ты узнал о моем поражении, Предшественник мира?
— По дороге из Калакчака к конюшням Осман бея, — ответил тот.
В эту минуту мысли обоих мужчин устремились к Турсену с такой силой, что им показалось, будто он находится рядом с ними, лишь протяни руку. Но никто из них не назвал его имени. Урос молчал из гордости. Гуарди Гуеджи из присущего ему умиротворения.
Нарушил тишину Урос:
— Как же это возможно, что ты пришел сюда с такой скоростью?
— А разве не говорят, — улыбнулся Гуарди Гуеджи, — что у старых коз самые верные ноги, которые всегда находят самые короткие пути?
Вернувшийся от ручья Мокки, провел Джехола внутрь и привязал его возле Уроса. Вслед за ним вошла и Серех, неся чайник, две пиалы и мешочек с колотым сахаром. Подав чай обоим, — сначала Гуарди Гуеджи, а потом Уросу, — она вышла, провожаемая взглядом Мокки. Вновь повернувшись к мужчинам, тот произнес, обращаясь к Гуарди Гуеджи
— О Память всех времен и всех стран, скажи мне, куда ведет эта ужасная долина и какой путь мы должны избрать дальше?
— Это плато окружено со всех сторон высокими горами, эти горы последняя стена Гиндукуша, и тропа, что ведет через них, так узка и крута, что люди называют ее «горная лестница». Она выходит на еще одно горное плато, а потом резко спускается вниз, к озерам Банди Амир.
— Именем Пророка! — воскликнул Мокки, — Озера Банди Амир! Это правда?
— Да, правда, — ответил Предшественник мира, — И красота этих озер столь несравненна, что нет слов, которые могли бы ее описать.
Урос почти не слушал их, он дрожал, как ему казалось, от холода. Мокки, заметив это, поднялся и принес пару одеял.
— Скоро будет готов плов, — сказал он.
Гуарди Гуеджи отрицательно покачал головой:
— Благодарю тебя, саис. Но моему телу, как ты сам видишь, не нужна больше пища.
При этих словах Урос вздохнул с облегчением. От одной лишь мысли о еде его охватила сильнейшая тошнота.
— Иди, — обратился он к Мокки, — иди, ешь, пей и оставь нас в покое.
Мокки выбежал наружу и присоединился к Серех, которая хлопотала неподалеку. Было очень тяжело установить палатку на такой каменистой почве, но ни Серех, ни он сам, ни за что на свете не согласились бы ночевать в подобном месте просто под открытым небом, возле гробниц.
Гуарди Гуеджи бросил взгляд на изменившееся лицо чавандоза.
— У тебя боли… — прошептал он, — Да. Очень сильные боли…
Урос, который любое сочувствие считал личной обидой, не уловил в словах старого рассказчика историй ни заботы, ни чрезмерного участия. Гуарди Гуеджи просто констатировал факт.
— Одеяла слишком тяжелы, — ответил Урос, — но если я их отбрасываю, холод начинает грызть мою рану.
— У меня есть нечто, что тебе поможет.
Из мешка, что лежал возле его ног, старик достал небольшой брусок из какой-то прессованной, коричневой массы и подержав его пару секунд над огнем, отделил часть и скатал ее в маленький
