запретного.
Скользя по узким улочкам Города-крепости к обители Красной Жрицы я думала, что такая безликость, которую дает плащ и маска, и есть настоящая свобода – никто не знает твоего имени, не видит лица, ты словно не существуешь для всего мира.
Завидев толпу скучающих зевак, я благоразумно обогнула площадь, и, миновав улицу мудрых дев, что ложатся лишь с восходом солнца, постучалась в ворота.
Мне навстречу, щебеча и хихикая, выскочила стайка женщин. Развевающиеся фалды плащей не способны полностью скрыть гибкость фигур и легкость поступи, а сияющие сквозь прорези в маске глаза горят ярче тысячи звезд.
Сглотнув, я обратилась к богам с просьбой застать Красную Жрицу в одиночестве, и шагнула под свод обители.
***
Ане Ахебак окинула меня долгим, и показалось, что суровым взглядом.
На этот раз мы сидели в небольшой уютной комнате на пушистом ковре на полу и пили чай из маленьких пиал на низком столике. Стоило выпить очередную пиалу, Красная жрица подливала кипяток из стеклянной колбы, что стоит на открытом огне.
Нагретое стекло должно было оставлять ожоги на тонких пальцах, но Ане Ахебак спокойно брала его, а кожа оставалась гладкой и ровной. Изящным, исполненным достоинства движением, она наливала порцию кипятка в благоухающий на всю комнату глиняный чайничек и только после того, как янтарная жидкость перельется в другой невысокий кувшинчик, разливала ее по пиалам.
– Я… Я расплакалась, сорвалась, – робко проговорила я, не в силах оторвать взгляд от лица Красной Жрицы и отхлебнула из пиалы. – Я забыла все, чему научилась.
Ане Ахебак поморщилась, но тут же взялась за приготовление новой порции чая, и черты снова обрели мягкость и мудрость.
– Забыла, – подтвердила она с улыбкой. – Но не тогда, когда дала волю чувствам, а когда испытала вину за это.
– Разве это пристало леди? Закатывать мужу истерики, как какая-нибудь селянка? – удивленно проговорила я.
– А разве леди не имеет права волноваться и переживать за мужа, а также говорить о своих чувствах? – с не меньшим удивлением в голосе спросила Красная Жрица.
– Но он, – пробормотала я. – Он никак не отреагировал, не проявил сочувствие, не дал понять, что ему важны мои чувства…
– А должен был? – уточнила Ане Ахебак.
Когда я ошарашенно заморгала, Красная Жрица сказала:
– Запомни. Для счастья в семье мужчине нужно очень сильно любить свою женщину, и не пытаться ее понять. А женщине – понимать своего мужчину. И… Совсем немного… Любить.
– Но… – запротестовала было я, когда Красная Жрица оборвала жестом.
– Ты понимаешь, почему он должен ехать в Эльфарию? И на восточные рудники? И почему ушел? Утром? – медленно, делая паузы между вопросами, спросила Ане Ахебак.
Я помолчала какое-то время, потом тихо заговорила:
– Он правитель. На нем лежит ответственность за людей Черной Пустоши и само королевство. Он никогда ничего не делает просто так. Должно быть, это очень важные поездки. Он объяснял вчера, что пытается добиться какого-то эффекта… Но я только смотрела на него и плохо слушала.
Ане Ахебак улыбнулась.
– Прежде, чем дать тебе совет, я расскажу кое-что. Ты, конечно, не узнала женщин, которые выходили от меня прямо перед твоим приходом.
Я допила чай и поставив опустевшую пиалу на столик, покачала головой.
– Я не скажу тебе, кто это был, – сказала Красная Жрица, – отмечу только, что муж одной из женщин вхож к принцу Карлу. И знаешь, что он рассказал своей жене, Элизабет?
Я покачала головой, чувствуя, как внутри отчего-то неприятно холодеет.
– Он видел сегодня бессилие в глазах принца. Видел, как задумчив и тих был Карл Сварт, когда вышел из покоев своей жены. И знаешь, что этот человек сказал своей жене? У принца появилась слабость. Так он сказал.
Я ощутила, как щеки заалели, а в груди все сжало от щемящей нежности. И была в этом приятном ощущении маленькая, но очень сладкая нотка победы. Улыбка сама собой растянула губы. Поднимая взгляд на Красную Жрицу, я сделала глоток, но, поперхнувшись, закашлялась.
Ане Ахебак пригвоздила взглядом к стене. Показалось, что еще немного, и стеклянная колба, которую держит в руках, разобьется о мою голову.
– Дура, – бросила Красная Жрица и кашель, который только прекратился, возобновился с новой силой.
– Не считай это оскорблением, – сказала Ане Ахебак. – Я сказала, что вижу. Дура – переводится как "твердая". Не лучший комплимент для женщины.
Я наконец, перестала кашлять, но боялась произнести хотя бы слово, чтобы не вызвать вновь гнев Красной Жрицы, который, несмотря на тишину, оказался страшен.
