Но то потом, когда мутанты их с Хрусталёвым достали из колодца. То есть далеко не сразу.
Так или иначе — достали. Рябинович уж думал — начнётся крайняя жуть и кошмар, но самых кровожадных из мутантов, поди, в подземном ходе засыпало. Эти, которые достали, трапезничать не спешили. Отвели обратно к больничному бараку, заперли в том крыле, которое лучше сохранилось.
У тех, кто их вёл, лица были закрыты красными балаклавами. Мода, наверное, такая — мутантская. Пока вели, кто-то за их спинами скулил, что снова хочет отведать человечинки. Стражники в балаклавах строго ответили:
— Сказано — нет! Иди, Пердун, Зорана Бегича доедай!
— Так почти доел, — ныл Пердун. И совсем не выглядел чьим-то там правителем. Попрошайка какой-то, вот что о нём скажешь с первого взгляда. И, кстати, слепой попрошайка.
В больничной палате, куда Рябиновича с Хрусталёвым определили сначала, не закрывалась дверь — видать, после взрыва перекосило. Когда мутанты разобрались, то втолкнули солдат в другую палату для арестованных — уже занятую. Здесь им встретился Горан Бегич, а ещё Фабиан Шлик, доктор Дитрих Гроссмюллер и четверо измождённых до жути мужчин в грязных рваных рубахах, перепачканных землёй — березанские рабы.
Горан Бегич и немцы друг на друга дулись, Шлик — тот и вовсе старался не попадаться словенцу на глаза, но с Коляном Хрусталёвым запросто разговорился и Горан, и Фабиан. Как-никак, Бегичу Колян помогал спасать раненого брата (это которого Пердун теперь доедает), а с Фабианом они трудились бок о бок в операционной.
Что сказано Хрусталёву, то услышано и Рябиновичем. Разные вещи, подчас уже известные от малыша Тхе. Глухомань — пацанёнок ведь тоже о ней говорил. Концлагерь где-то на юге, вблизи от границ ЧНР. Теперь в эту самую Глухомань со всего Дебрянского ареала сгоняют человеческую рабсилу, да и не только простых работяг.
— Урожай собрать некому, — предположил Хрусталёв.
— Нас ведь тоже погонят в Глухомань, — грустно напомнил Коляну Шлик, — всех без исключения. Немцев, словенцев, русских…
Вот это странно! Отправлять на срочную уборку сельхозпродукции давних гостей ареала с высококвалифицированным немецким врачом включительно? Зачем же? Иди пойми.
А через два дня мутанты их вывели и построили во дворе для долгого перехода. На ногах защёлкнули новенькие кандалы с гордой надписью «Made in England». Английские, стало быть. Импортные.
Всего во дворе собралось человек сорок, в основном типичного рабского вида. Рябинович, Хрусталёв, Бегич, Гроссмюллер и Шлик смотрелись посреди них, точно пять белых ворон. И что за комедия? Разве пять человек что-нибудь решат? Смешно даже.
— Нас собирайт для какой-то дело, в котором не нужен квалификация, — озабоченно произнёс Дитрих Гроссмюллер.
— Догадываюсь, что за дело: посидеть в заложниках! — мрачно произнёс Горан Бегич. И, наверное, угадал: не зря один из мутантов на него тут же замахнулся.
Неподалёку строились и мутанты в модных красных балаклавах. Их пришло — ну очень много, раз в десять больше, чем рабов. Четыреста — по самым скромным подсчётам. Но скорее — за пятьсот. Всё население Березани.
Если пятьсот мутантов поведут в Глухомань сорок людей — убежать по пути будет затруднительно, тем более в английских кандалах.
«Мобилизация» — услышал Рябинович новое слово. То есть, это у мутантов мобилизация, или у людей тоже? Хотя, как ни назови, а у людей она — без оружия. Раздай им оружие, разве станут они с Хрусталёвым слушаться самозваных начальников? Совсем недавно — настолько не слушались, что многих мутантов накрошили в винегрет.
Прозвучала команда — судя по голосу, подал её толстяк Закусило. Видно, это он здесь главный по мобилизации. Делает карьеру, обходит Пердуна, уводит от него население Березани. Тоже напялил красную балаклаву, старый модник.
По команде мутантский строй двинулся к воротам берёзового частокола. Строй арестантов потянулся следом. Пристроился в хвост «свободноживущим» мутантам. Прошли частокол, прошли всю Березань, которая словно вымерла. Вышли затем на луг, вступили на болотную тропу.
Ещё сколько-то часов — и здравствуй, Глухомань. Там и прояснится всё, что было и осталось непонятным.
В прошлую ночь как-то глупо и бездарно погибли главные кураторы мутантского движения от западноевропейской и американской разведок. Сам Братислав, кажется, не успел глазом моргнуть, а их уже нет. Совсем нет: хладные трупы не считаются.
— Хоть какие-то угрызения тебя мучают? — довольно резко спросил у Хомака Карел Мантл.
— Конечно, мучают, — ответил Братислав, и сказал правду.
Всё верно, нехорошо получилось: погубить шефа, на которого завязано столько нитей… С другой стороны, не подставь он на своё место профессора, был бы сам гарантированно мёртв. У Супскиса ведь имелся револьверю\. И пан Щепаньски догадывался об этом, и никак не попытался спасти Хомака.
Понятно, что жизнь Братислава — неизмеримо дешевле жизни вельможного пана. Но всё же она у него всего одна, пусть и недорогая.
— Теперь всё посыплется! — мрачно предрёк Мантл. — Мутанты не будут знать, что им делать, координировать их некому. Мобилизация провалится, рабов у Глухомани не соберут.
