подписывал уже не секретарь группы Каспар Вирхоф, а простой санитар Фабиан Шлик. Сидел в перепуге под замком у себя в подвале, но в документах ни словом не обмолвился о постепенной пропаже коллег.
Сведения сами по себе поучительные, но — мелочь.
Нужен иной масштаб. Нужна группа, ну хоть пара человек, которые прочесали бы здание, простучали его толстенные стены, но нашли… Что именно? «То, не знаю что» — хорошее определение. Нечто неизвестное, что выведет не на отдельные симптомы, а на самую суть здешней патологии. Яснее пока не скажешь.
— Егоров, поди сюда! Шутов, и ты тоже. Держите связку ключей, обшарите больничное здание.
— Простите, мой капитан, на предмет чего? — любит Егоров иной раз закосить под интеллигента перед бывшим историком Суздальцевым.
— На предмет всего.
— Понял! — а это Шутов торопится.
— Погоди! — прав Егоров, надо дать более чёткую инструкцию. — Итак, проходите по больнице, заглядываете всюду. Какие двери без ключа — открываете, с ключом — тоже. Высматриваете — всё мало-мальски необычное. Где какие документы — тащите, только запомните, откуда взяли. Может, наткнётесь и на людей запертых — ведите сюда.
— Простите, мой капитан, про людей — вы серьёзно?
— Вполне, — усмехнулся Суздальцев, — здесь одних немецких волонтёров пропало четверо. По Шлику, доктор Гроссмюллер — тот, вроде, выходил, но остальные — неизвестно где. Может, кого-то из них просто отпереть забыли! — при этих словах Егоров заулыбался, а впору бы поёжиться. — В общем, действуйте по обстановке. И не стесняйтесь докладывать о любой глупости: иная глупость — не вашего ума дело.
Чего на самом деле ждал капитан Суздальцев от затеянного тщательного обыска? Понять бы самому. «Хоть чего-нибудь» для очистки совести? Нет, ожидания более конкретные. Найти позабытых узников — это сомнительно. Отыскать какие-то новые документы — ну да, возможно. Чего бы ещё? Улик.
Да, не вполне осознанно капитан рассчитывал раскопать улики какого-то жуткого преступления, поскольку подозревал: тяжёлая аура над больницей — неспроста. Что-то происходило в этом вроде бы покинутом несуразном здании, что-то такое, перед чем удержание под замком и запугивание немецкого волонтёра — невинная детская забава на закуску.
Шутов с Егоровым честно лязгали дверными замками да засовами до самого позднего вечера. Весьма тщательно прошли все больничные помещения. Никого живого взаперти не нашли. Документов — тоже. Подозрительных пятен крови? Но здесь хирургическая больница, тут никакие пятна крови ни в чём не заподозришь.
— А все ли двери удалось отпереть?
— Все, что были.
— А приходилось ли пользоваться вон тем ключом, завязанным в тряпочку?
— Этим? Не приходилось…
Почти ничего из намеченного на первый день — не состоялось.
Мало того, что «березанская деревянная скульптура» обернулась фикцией, так и мутанток-вышивальщиц отыскать не удалось. А плясуны на празднике Урожая — хоть и нашлись, но станцевать отказались. Клялись, что давно позабыли движения. Настроение, кстати, тоже забыли: таких угрюмых танцоров ещё поискать.
Зато — два ценных наблюдения Веселин сделал.
Первое. Все дворы, в которые в тот день заглянули Панайотов и Грдличка, представляли собой уменьшенные копии дворища, обнесённого берёзовым частоколом. Все такие же треугольные, причём углы заборов закруглены; в каждом дворе выделяется три объекта: хозяйский дом, большой хлев (или сарай), накрытая решёткой яма. Если на яме недостаёт решётки, то её — и именно её, а не весь двор — сторожит цепная свинья.
Второе. Обнаружилось, что женщин-мутанток в Березани вообще не встречается. Равно как и детей. Одно мужичьё — и по улицам ходит, и на рынке торгует, и в домах сидит. То ли Березань — чисто мужское поселение, то ли семьи свои они по углам прячут.
Факты интересные. Но смыслы неясны.
Ни об охраняемых ямах, ни о семьях мутанты вообще не давали никаких комментариев. Молчали, тупо моргая глазами, либо неуклюже меняли тему. Предположительно, действовало жёсткое табу. И, хотя Веселин задавал вопросы с осторожностью, ухищрения не помогали.
Тот же Ванидло — с увлечением рассказывал о том, как он ведёт хозяйство, но как только Веселин поинтересовался, не помогает ли семья, скульптор-вышивальщик будто воды в рот набрал.
Веселин терялся в догадках и нуждался в подсказке. Логично было бы поделиться с коллегой, послушать его соображения. Но Йозеф Грдличка, к сожалению, не тот коллега, чьему совету стоит доверять. Как он упрямился в признании Ванидла народным скульптором вопреки очевидным фактам! И ради чего? Только чтобы Березань продолжала считаться центром резьбы по дереву. На притянутых за уши основаниях!
