гонорар!
Нелли лениво брала из огромной коробки шоколадку и затыкала ему рот.
Вначале Бушуева занимала игра, он откровенно смеялся над выходками Густомесова, переживал редкие неудачи Кистенева, за спиной которого сидел, и злорадствовал, когда проигрывала Нелли. Глядя на ее огорченное лицо (а Нелли не владела лицом и не умела скрыть огорчения), он всякий раз мысленно повторял: «Ага, так тебе и надо, щука белобрысая…» Потом же он как-то сразу скис, и в голове его поднялась мышиная возня иных мыслей. Он видел кучи денег, видел, как сотни рублей легко переходили из рук в руки, словно это были не деньги, а простые, никому не нужные бумажки, по-хозяйски подсчитал однажды, что за полминуты Густомесов проиграл трехмесячное жалование Анания Северьяныча, проиграл легко, бездумно, с веселой улыбкой, – и стало ему как-то не по себе. «Глупо, за что же их винить? за то, что они талантливы и у них много денег? – подбодрял он себя, стараясь отогнать завистливые мысли. – Борис Евгеньевич известный поэт… Кистенев – художник. Он получил премию за выставленную на весенней выставке картину «XVI партсъезд» – 25000 рублей. Нелли? Ну, Нелли не в счет, это – пиявка. Нет, нет, я не прав. Таланты родятся один из сотни тысяч, их надо уважать, любить, они могут и должны иметь привилегии…» Однако мысли эти мало утешали его, он чувствовал, что чего-то, какой-то одной запятой не хватает в его рассуждениях.
Сделали перерыв. Отложили карты, налегли на закуски и выпивку. От коньяка Бушуев наотрез отказался, но ел и запивал вкусную еду слабым кахетинским с большим аппетитом.
– Где ты, чёртушка, вчера пропадал? – спросил Густомесов Кистенева, вскрывая коробку со шпротами.
– Ого! Я, брат, был там, где стыдно не побывать художнику, живя по соседству с таким примечательным местом… – ответил Кистенев, жирно намазывая зернистой икрой маленький кусочек булки. – Я был в Плёсе. В том самом Плёсе – это всего тридцать верст от Отважного, – где Левитан написал свои лучшие вещи. Нашел лужок на берегу, откуда был взят этюд для знаменитой «После дождя». Нашел место, откуда написан «Вечер». Только, знаешь, церкви этой, что на первом плане стои?т – помнишь? – уже нет. А вот родину «Свежего ветра» не нашел…
– Я знаю одного древнего старика в Плёсе, который хорошо помнит Левитана, он с ним рыбачить ездил… – вставил Денис.
– Да что вы! – почти испуганно вскрикнул Кистенев, роняя булку на стол. – Вы мне его покажете? Пожалуйста, я вас очень прошу…
– Конечно… – охотно согласился Денис. – На той неделе «Товарищ» пойдет в Плёс, вот и поедемте вместе.
– Ура! – гаркнул Кистенев и ловко, как фокусник, перепустил собранную колоду карт из одной руки в другую, карта за картой, непрерывным ручейком.
Густомесов вытолкнул из розовых губ дымное колечко, стряхнул пепел с папиросы и, откинувшись на спинку стула, сказал, довольно и сыто щурясь:
– А что, Ваня, ведь в будущем году мы с тобой можем по орденку отхватить. Как твой «Портрет Буденного»?
– Да вот вернусь в Москву, опять засяду… медленно подвигается, чёрт бы его побрал! – ответил Кистенев и вдруг вспомнил: – Ба! Борька! Ведь мы еще не выпили за твою новую книгу! Наливай! Нелли! Бушуев! Поздравим-ка!
Потянулись чокаться с Густомесовым. Бушуев прямо посмотрел ему в глаза и искренне, простодушно сказал:
– Поздравляю, Борис Евгеньевич… от души поздравляю…
– Спасибо, спасибо… ведь это уж третья моя ласточка, – торопливо ответил Густомесов и перевел взгляд на Кистенева: – Знаешь, Ваня, я большие надежды на эту книгу возлагаю…
– Дадут, дадут орден! – перебила его Нелли. – Не беспокойтесь! Правительство тебя не забудет…
– Ах, оставь, пожалуйста… – поморщился Густомесов.
– Жаль, что вам, советским, нобелевских премий не дают! – не унималась Нелли.
– Да что ты в самом деле! – сердито сдвинул брови Густомесов.
– Ну-ну, не буду… Шуток не понимаешь. Выпьем за твою книгу! Поднимай бокалы, товарищи!
Выпили.
– Что ж, Денис Ананьич, может быть, придет время – за вашу книгу выпьем! – вдруг выпалил Кистенев. – Как вы насчет этого, а?
Бушуев ужасно засмущался.
– Ах, нет… что вы… куда мне… – забормотал он, – я как-то об этом не думаю…
– Напрасно… – поджав губы, заметил Густомесов. – У вас все основания есть для того, чтобы стать настоящим поэтом. Николай Иваныч говорил, что вашего «Матроса» он послал в Москву. Правда?
– Да… послал… да я не знаю, зачем все это…
– Как зачем? – удивилась Нелли, тонко улыбаясь. – Напечатают, деньги получите, а если критика похвалит – так деньги рекой потекут, бросите крутить ваше несносное колесо на пароходе, переедете в Москву, заведете шикарную квартиру, дачу, автомобиль, женитесь на хорошенькой девушке… Ну чем же это плохо?
– Да плохого тут, конечно, ничего нет… – опустив глаза, тихо ответил Бушуев, – да и хорошего я как-то не вижу… к Волге привык…
– Как хорошего не видите? – опять удивилась Нелли, перебивая его и подмигивая Густомесову. – Я же сказала: хорошенькая девушка… женитесь на хорошенькой девушке…
