знающим, почем фунт лиха, то есть научился не кланяться каждому снаряду и мине, различать на слух, откуда ведется огонь и чем он ему и его взводу грозит, а главное — как себя вести, если на тебя прет страшная сила, когда начинают трястись поджилки и сердце останавливается от страха, при этом зная и чувствуя всем своим телом, что на тебя смотрят твои бойцы, и ты не имеешь права показывать им свой страх. Несколько атак немцев на их позиции, устроенные на скатах небольшой возвышенности, несколько атак на позиции противника — и на этом его боевая практика была прервана разорвавшейся за его спиной миной из шестиствольного немецкого миномета, прозванного самоваром, и только теперь, спустя почти пять месяцев, этой практике предстояло продолжиться.
Построив свой взвод, Николаенко, преисполненный мальчишеской гордости, что именно ему и его взводу доверена комбатом такая ответственная задача, объяснил своим бойцам стоящую перед ними задачу, передав слово в слово все, что ему было сказано. Молодые бойцы слушали его внимательно, «старики» снисходительно, точно не веря, что этот мальчишка способен ими командовать так, как положено. Но Николаенко некогда было обращать внимание на то, как и кто на него смотрит. Он, повернув взвод направо, повел его к железной дороге, за которой, от будки обходчика, окапывались бойцы другого полка. Вот этот так называемый стык между двумя полками, считающийся особо уязвимым, и предстояло защищать и отстаивать взводу младшего лейтенанта Николаенко.
Вскоре стемнело настолько, что в двух шагах ничего не разглядишь. Развели в уже готовых углублениях несколько небольших костров в надежде, что немцы по такой погоде сидят в укрытиях, боясь высунуть наружу свой немецкий нос. Однако Николаенко на всякий случай выставил впереди два парных секрета — один поближе к железке, другой к оконечности противотанкового рва. В секреты назначил бойцов, уже понюхавших пороху и прошедших госпиталя.
По-прежнему моросил дождь. Иногда в небе вспыхивали голубые молнии, погромыхивало, дождь припускал, лил несколько минут, заполняя отрываемые окопы мутной водой, затем затихал, отдыхая. А бойцам, роющим окоп, отдыхать было некогда. Мелькали саперные лопатки, сгибались и разгибались фигуры людей, от которых валил пар. Сквозь монотонный шум дождя слышалось надсадное дыхание уставших людей, лязг металла, наткнувшегося на камень, сорвавшееся с губ крепкое словцо, шипение едва мерцающих костров.
Малая саперная лопатка удобна тем, что ее можно носить в чехле, при случае использовать в качестве оружия в рукопашной схватке. Но копать ею окопы — мука муковая: рубишь ею землю, как топором, согнувшись в три погибели, отковырял кусок — выбрасывать лучше руками. В училище Николаенко много покопал земли — до кровавых мозолей, чтобы, как говорили инструктора по устройству обороны, будущие командиры на собственной шкуре познали, каково это — копать окопы или окапываться в чистом поле, наткнувшись на стену огня, которую преодолеть невозможно. Но в госпитале мозоли сошли, в обороне, которую они готовили почти два месяца в ста километрах отсюда, он ничего не рыл, а только командовал своими бойцами. И вот эти обжитые окопы и землянки остались далеко отсюда, а ему приходится зарабатывать мозоли наново, хотя командиру копать вовсе не обязательно. Но время — его так мало, что лучше кровавые мозоли, чем кровавые раны от пуль и осколков. И Николаенко копал вместе со всеми. Однако время от времени он оставлял лопату, обходил будущие огневые позиции, проверяя, кто как работает. Люди, даже старики из пополнения, старались, подгонять их не было особой нужды.
Один из таких «старичков», которого все звали дядей Колей, фотограф из Алма-Аты, разогнулся, держась за поясницу, произнес:
— Командир, ты не волнуйся — зароемся так, что фриц мимо пройдет и не увидит. Тут мы его в спину и сфотографируем: клац-клац! — и Гитлер капут.
Пятеро молодых казахов оттуда же, все время жмущихся к дяде Коле, как цыплята к наседке, тоже перестали копать, и Николаенко даже в темноте почувствовал, что они улыбаются.
Глава 14
Чтобы вовремя оказаться на этом поле, на котором тебя могут убить или, в лучшем случае, снова ранить, они почти двое суток топали на своих двоих, сперва под палящим зноем в густой пыли, затем под проливным дождем, под близкие вспышки молний и раскаты грома, по раскисшей земле.
Николаенко ничего не знал о том, что им предстоит. Тем более о планах командования. Однако его знания, полученные в училище, и небольшой окопный опыт говорили ему, что для встречи с наступающим врагом надо хорошенько подготовиться, то есть знать лежащую впереди местность, определить ориентиры, пристрелять их, чтобы потом не жечь попусту патроны. Близкая канонада свидетельствовала, что немец приблизился к этому полю, к хутору с соломенными крышами, к этой желтеющей ниве, к зеленому бору значительно раньше, чем кто-то в каких-то наших штабах рассчитывал. Правда, есть надежда, что размокший жирный чернозем стреножит немецкие танки, а без танков их пехота наступать не любит. Но лето есть лето: дожди коротки, солнце горячее, часа два — и уже сухо.
Успеть, надо успеть! — вот все чувства и желания, владевшие в эти часы младшим лейтенантом Николаенко. Ни на что другое ни у него, ни у его бойцов не оставалось ни сил, ни времени.
