вечера. Вести начинает уже после второго бокала. Чонгук опрокидывает в себя третий стакан без передышки, потому что алкогольная горечь неплохо вытесняет с языка запомнившийся вкус чужой спермы. Вспоминать не хочется. Но картинки сами всплывают в воспаленном мозгу, и Чонгук знает, что напиться так, чтобы ничего не помнить и принять все произошедшее как данность, не получится.
Чимин что-то весело рассказывает девушке, иногда бросая настороженные взгляды в сторону Чонгука, но стоит ей искренне засмеяться на его слова, как все внимание переключается обратно. Чон даже благодарен ей за это. Он и так вскрыл себя достаточно, копаться в нем еще и сейчас, он бы не позволил. Поэтому когда вся компания, весело гогоча, уходит танцевать, Чонгук ощущает практически забытое за все это время облегчение. Хочется запить это чем-то покрепче, вроде виски или водки, и, допив в пару больших глотков свой цветастый коктейль, он ищет глазами снующих по балкончику официантов, когда видит, что прямо напротив их столика, о чем-то разговаривая с незнакомым ему парнем, проходит Чихо. Чонгук словно в диван врастает, ладони мгновенно становятся влажными и приходится вцепиться в края своей футболки, чтобы удержаться на месте и не вскочить, глупо расстилаясь у его ног. Чонгуку страшно. Выпитый алкоголь подпирает горло, и страх помноженный на неизбежность давит на грудь, заставляя, беспомощно открывать и закрывать рот, как рыба, выброшенная на берег, когда неясно, что сделать сложнее — выдохнуть или вдохнуть, потому что кислород выжигается его присутствием, и уже неважно, что из этого Чонгук сделает — он все равно задохнется.
Чонгук не знает, куда прятаться. А оттого просто сидит, стараясь подавить эти панические слезы, жгущие уголки глаз, и беззвучно умоляет высшие силы сжалиться над ним. Он ведь не так уж и много просит, разве так сложно хоть раз его услышать? Не дать Чихо его заметить, и сохранить в нем хоть какие-то остатки себя. Но это оказывается всего лишь игра, и когда Чихо, не отвлекаясь от разговора, проходит мимо Чонгука и опускается на диванчик за следующим от места Чона столиком, Чонгук почему-то знает, что это еще не конец. Разделяющие их бордовые занавески — не спасение, наоборот, Чонгук чувствует себя словно в западне. Ему сложно дышать, но одно он знает точно — выход рядом. Единственной проблемой оказывается только придумать, как до него добраться. В ногах слишком много ваты, а в руках — паники, чтобы не запутаться в собственных конечностях и не наделать шума, обращая на себя все взгляды, которых хочется избежать. По крайней мере, хотя бы одного из них.
Искать Чимина времени нет. Чонгуку просто хочется исчезнуть. К столику Чихо подходит полуголая официантка, принимаясь мило улыбаться и записывать заказ. Чонгук ловит это краем глаза, отмечая про себя, что это его первый и последний шанс свалить из клуба незамеченным. Схватив в руки куртку, он обходит свой стол и, делая шаг вперед, даже не успевает ничего сообразить, когда кто-то хватает его за предплечье и больно дергает на себя. Чонгук лбом ударяется в крепкие грудные мышцы и сдавленно матерится, еле успевая упереться ладонью в чужую грудь. Он чувствует, как в нос ударяет резкий запах пота вперемешку с сигаретным дымом и шумно втягивает воздух. Чонгук не поднимает голову, замечая в руках незнакомца непочатую бутылку Хеннесси.
— Куда ты, малыш? Я тебя уже полчаса, как высматриваю, и вот решил с тобой коньяка распить, еще разочек, — гадко ухмыляется мощный накаченный мужчина в лицо Чону, и Чонгук его вспоминает.
Он обслуживал этого садиста около месяца назад. Те два часа, проведенные с ним в запертой комнате, Чонгук вряд ли уже когда-нибудь забудет. Синяки и ссадины не сходили пару недель, Чон помнит унижение, которое он испытал, когда эта сволочь заткнула ему рот твердым пластиковым шариком, закрепленным на кожаный ремень под затылком, соединенный жесткой черной лентой вдоль позвоночника с такими же кожаными браслетами, сковавшими ему руки. Он чуть не вывернул Чонгуку плечо: дергая то в одну сторону, то в другую, тянул и заставлял гнуться до хруста в костях, так, что у Чона в глазах белело от боли. Мужчина хотел криков, но кляп вынуждал лишь бессильно хрипеть, а когда он трахал его без подготовки и смазки, Чонгук кажется и вовсе потерял сознание, до тех пор пока не почувствовал, что руки свободны, а этот конченный садист роняет ему на живот остывающий пепел, явно намереваясь оставшуюся сигарету затушит о стертую на запястьях кожу. Чонгук не помнит, как умудрился извернуться и добежать до ванны, хватая чужой телефон с тумбочки, но отчетливо помнит, как набирал заученный номер Кена и сорванным голосом просил его оттуда забрать. Кен клялся, что все это не обговаривалось в заказе, но Чонгуку было уже все равно, он просто хотел домой, отстраненно думая, как будет прятать следы, чтобы мамины врачи не заметили и не вызвали полицию. Он так и не открыл дверь, пока присланные Кеном парни не вытащили его оттуда и не увезли. Чонгук просто отгородился, но это мерзкое гадкое ощущение в груди не отпускало его до сих пор.
— Я уже напился, — Чонгук сглатывает вязкую слюну, заталкивая панический страх обратно внутрь, и говорит на удивление практически не дрогнувшим голосом. Он пытается обойти бугая, но тот усиливает хватку и не позволяет отстраниться дальше, чем на маленький шажок. Чонгука ведет как тряпичную куклу, и он буквально заваливается на мужчину, неспособный удержать равновесие.
— Эй, — слышит Чон позади до боли знакомый голос, — оставь паренька в покое. Я не думаю, что ты ему нравишься, — говорит Чихо и смеется.
— Ты что за пидор? — хрипит бугай, и все еще держа Чона за локоть, делает шаг в сторону столика Чихо. Чонгук от безысходности прячет лицо на груди садиста, лишь бы Чихо его не узнал.
— Вот нахуя ты лезешь? Отдохнули, блять, — Минхек недовольно цокает, снимает пиджак и расправляет плечи. Он, конечно, не пацифист, но Чихо умел устраивать драки с размахом, а портить вечер еще больше, чем он уже был испорчен в доме Сумин, не хотелось.
— Спокойно. — У кладет руку на плечо Минхека, не давая тому встать. — Я хочу развлечься, только и всего. А ты, — он переводит холодный взгляд на сжавшийся комок в руках мужика, потом на его раздражающую физиономию и продолжает. — Отпусти пацана. Посидишь с нами, я расскажу тебе, кто я,
