подать, но Чон только больно трет оставшиеся порезы, пока быстро слетает с узких ступенек вниз. Чихо хочется то ли схватить под загривок и прочистить наглой рожей по шершавой кирпичной стене, чтобы посильнее и «сука, что же ты делаешь?!», то ли вообще больше никогда не приближаться, не сталкиваться и не смотреть. Колени и руки все еще трясутся, когда Чонгук проносится по коридору поближе к выходу, всеми мысленными силами отгоняя встречу с Кеном, которому Чихо, наверняка, не упустит возможности доложить, что остался недоволен. Чонгук машинально достает мобильник из кармана и видит пять пропущенных звонков из больницы. Он лихорадочно зажимает в ладони пластиковый корпус, телефон нагревается почти сразу, но ладонь всё равно покрывается мерзким холодным потом. Длинные прерывистые гудки заставляют Чонгука потеряться в нахлынувшей тревоге — они колотят по голове синхронно с набатом в пульсирующем затылке, и Чон только и может, что считать гулкие удары в ожидании, когда кто-нибудь, наконец, снимет эту долбанную трубку.
***
Чихо бесится, вспоминая выбивающие остатки мозга синяки на шее Чонгука. Он вылетает из комнаты почти сразу за ним, но успевает лишь свернуть за угол, когда сталкивается с Кеном. Чихо не собирается ничего говорить, прекрасно понимая, что ведет себя, как рефлексирующая истеричка: вроде малолетка здесь только Чонгук, а убивается блядской школьницей почему-то именно Чихо. Но Кен и без этого кажется ему недовольным, по глазам видно, ожидал, что придут.
— Так и знал, — цокает Кен и пропускает сопящего от злости У дальше на выход.
Чихо кивает равнодушно и идет к припаркованной по ту сторону дороги феррари. Уже внутри салона У несколько раз бьет кулаком по панели, а потом опускает голову на сложенные на руль руки. Чихо вряд ли хотел бы понимать, что он делает. Но он понимает, очень хорошо понимает, когда перед ним то и дело слишком ярко всплывают картины, как незнакомые мужчины лапают Чонгука. Целуют. Раздевают. Трахают. Долго, больно и с оттяжкой.
Чихо с силой сжимает веки, но не может избавиться от мельтешащих перед глазами кадров. Злоба на Чонгука сжигает его изнутри. В мыслях, в глазах, в выброшенных пачках сигарет и даже, казалось в собственном запахе, который теперь и не его вовсе — Чонгук оказывается везде. Он повсюду и нигде одновременно. У не может объяснить себе этот тупой приступ неконтролируемой злости, и это бесит его даже больше того факта, что возможно он знает причины, но никогда в жизни не решится их озвучить. Потому что тогда придется признаться себе и копаться даже в том, что Чихо с какого-то хрена просто невыносимо омерзительно видеть чужие руки на Чонгуке. Его Чонгуке. И даже мысль, вопящая по центру сознания, что Чон обычная шлюха, которую может трогать и трахать любой, у кого есть деньги, не смещает того выжженного на сетчатке знания, что Чонгук слишком податлив и невероятно красив.
Он не хочет разбираться брезгливость это или нет, но когда У тянется к пачке сигарет, завалявшейся в бардачке, за грудиной все чешется в иррациональном желании выкупить Чонгука для себя и развлекаться с ним до тех пор, пока он не надоест. Исключительно для себя самого, так, чтобы ни одна чужая отметина больше не поганила его тело, просто потому что трахать изношенный товар — ниже достоинства У Чихо, и пока он с кем-то спит, никто не имеет права трогать его игрушки.
Чихо выруливает на дорогу, его мозг отчаянно отказывается нормально работать, высасывая все соки, просчитывая возможные и невозможные варианты, пока он гонит по трассе и старается не размазать свой череп по асфальту. Когда на пути вырисовывается встречная полоса и пара семейных минивэнов, в которые не вписаться получается с огромным трудом, Чихо понимает, что ему нужно успокоиться. Он сбрасывает скорость, набирает Квона и, узнав, что тот в клубе, едет за ним. У не поднимается в здание, ждет Квона у машины, выкуривая подряд пару сигарет, чтобы хоть как-то сбить так и не спавшее после борделя возбуждение. Забрав Ю-Квона, Чихо отвозит его в свою квартиру и, не утруждаясь даже дверь захлопнуть, прямо в коридоре толкает того к стене. У никогда не отличался любовью к прелюдиям, но в эту ночь он ведет себя не так, как обычно. Еще в коридоре он без церемоний срывает с парня всю одежду, прижимает его щекой к ажурным объемным обоям и, не особо заморачиваясь на подготовке, входит. Квон пытается сопротивляться, шипит от боли разъяренной кошкой, но попытки остановить или хотя бы заставить себя услышать быстро уступают перед давящим напором, способным развеять в пыль любое его сопротивление еще на подходе. Чихо трахает грубо и сильно. Словно вымещает на Квоне свою злость, которая только еще больше накипает. Ю-Квон не тушит пожар внутри него, и Чихо кончает, не получая даже толики способного успокоить его удовольствия. У не извиняется, он просто молча выходит, отпуская безвольно сползающего по стене Квона, и сразу же идет в душ. Вода не помогает тоже. Лицо Чонгука, его тело, его голос — все мешается в одно и Чихо почти готов согласиться, что вполне реально начинает сходить с ума.
Чихо оставляет Ю-Квона у себя в квартире, так ни разу к нему и не подойдя, вынуждая всю ночь разрываться догадками, кто или что, довело У до такого состояния, что он потерял контроль и сорвался на нем. Уже подходя к машине, Чихо решает куда именно он хочет поехать. По дороге он раскрывает настежь все окна и набирает Кена.
***
Закончив короткий разговор с больницей по мобильному, Чонгук выбегает из борделя и ловит первое попавшееся такси. Новости из больницы неутешительные. У матери случается очередной критический приступ, и ей как можно скорее требуется повторная операция. Притом клиника, где все последнее время лежит Юна, оперировать категорически отказывается, ссылаясь на отсутствие такого уровня специалистов и оборудования. Радует хотя бы то, что Чонгуку дают направление в другую больницу и разрешают остаться, пока он не соберет нужные документы и деньги.
Весь день он упорно игнорирует все звонки от Кена и Чимина: говорить ему не просто не хочется, но и сказать в принципе нечего — тоже. Он
