— Чонгук~и, ты должен быть готов, — уверенно шепчет Чимин. Чонгук оборачивается на шепот, смотрит напугано, часто-часто моргая, чтобы позорно не разревется, и упускает момент, когда прятать свои эмоции, дрожащие руки и затравленный взгляд, еще имело смысл. — Ты не прогнешься под него. Ты сильный и гордый мальчик. Не дай ему сломать тебя.
Чонгук не готов отвечать. Он давно в курсе, что с ним что-то не так. Он знает, что он дефектный. Не сильный. Сейчас, точно нет. Да и разве, можно сломать то, что уже и так изломано. Благо необходимость говорить отпадает в тот же момент — телефон в переднем кармане джинсов разрывается стандартной мелодией, вибрация пускает по телу легкую дрожь, и Чонгук вскидывается, угловато улыбается даже, как будто бы извиняясь, и с облегчением сбрасывает тяжелую ладонь Чимина. Пак отходит в сторону, замечая на дисплее имя Кена, потирает переносицу и хмурится. Чонгук знает, что Паку это все совершенно не нравится, он не трогает его только потому, что опасается сделать еще хуже, но сдается, отступая — если звонит босс, сбросить не получится. Но так, у них двоих возникает хоть какая-то, пусть даже практически невидимая обманчивая уверенность, что Чонгука это отвлечет. Работа — все, что у него есть. Стоит ему выйти за порог, Чимин знает, что Чон оставит весь свой груз за спиной, время для него наберет обороты, и думать о чем-то, включая Чихо, в этом круговороте сменяющихся лиц и голосов, у него не будет ни возможности, ни желания.
Чонгук торопливо отвечает, выскальзывая из комнаты и скрываясь в прихожей. Кен требует срочно приехать в бордель. Чон не возвращается обратно, предпочитая не сталкиваться лишний раз с Чимином, поэтому просто ждет в коридоре, пока Пак в спешке что-то бормочет себе под нос и собирается. Они выходят из дома вместе. Чимин обеспокоенным взглядом прожигает ему спину, но в лифте смягчается, ласково треплет по волосам, обещая, что все будет в порядке. Чон не верит, но все равно благодарно кивает, прищуриваясь от мелко накрапывающей мороси, когда они выходят из подъезда, и, попрощавшись, садятся в разные такси.
***
Чонгуку нравится работать в борделе, настолько, насколько это может нравиться с его-то жизнью. Он терпеть не может ездить в отели или на квартиру клиентов, потому что в памяти до сих пор свежи воспоминания о том законченном извращенце-садисте, на которого он вчера все-таки наткнулся. В борделе, как это ни странно, он чувствует себя как дома. Там безопасно. Если Кен вызывает туда, значит, клиент вряд ли заберет Чона, и отработать придется там же. Но не успевает Чонгук войти в дверь четырехэтажного, ничем на первый взгляд не приметного здания, как сталкивается лицом к лицу с Лиамом. Видеть его хочется в последнюю очередь, но он одаривает Чонгука взглядом полным пренебрежения и медленно шагает на встречу, не дожидаясь, когда Чон подойдет ближе.
В кармане джинсов снова настырно вибрирует телефон, заставляя покрываться противной поверхностной дрожью. Чонгук морщится, смахивая с глаз намокшую на дожде челку, и думает, что стоило выкинуть нахрен этот долбанный доисторический кирпич ещё где-нибудь по дороге. Однако, пытаясь затолкнуть раздражение, распаленное плохим настроением и еще более дерьмовой погодой, подальше, он на ходу сбрасывает вызов от Кена и по привычке хочет сунуть телефон обратно, вопреки закравшейся мысли разбить его к чертям, но не успевает.
— Ну что, сучка, заграбастал себе жирного клиента? — сквозь зубы цедит Лиам и дергает край не застёгнутой кожанки Чонгука на себя. — Маленькая дрянь, уводящая чужих клиентов.
Лиам резко отталкивает его назад и впечатывает в только закрывшуюся позади дверь. Чонгук исподлобья кидает на него тяжелый взгляд, брезгливо скользя им по лицу напротив, и позволяет чистому накопившемуся за все это время раздражению покрыть кожу тонким слоем стылого инея. Больше бессмысленных стычек с этим мудаком, Чон ненавидит только, когда он его трогает.
— Убери руку, — на грани слышимости угрожает Чонгук, ударяя по предплечью Лиама, когда он неожиданно подскакивает к нему вплотную и, крепко сжав в кулаке отворот куртки, еле сдерживает второй, чтобы не пройтись по лицу Чонгука — Кен разнесет к хуям, если увидит хоть одну ссадину.
Чонгук дергается, пытаясь вывернуться, но в итоге замирает, поджимая губы в тонкую линию и буквально кожей чувствуя исходящую от Лиама агрессию, которую он никогда не считал нужным прятать. Под рёбрами настойчиво скребет от переполняющего его презрения, будто Чонгука бросают в глубокое болото, а над головой резко смыкается горькая противная жижа, до отказа заполняя собой лёгкие. Она опасно блестит в его глазах, грозясь выйти за берега зрачков, потому что Чона вымораживает от того, что каждый считает своим долгом доставить ему побольше боли. Он почти ненавидит Лиама, но оказывается, что еще и на эту ненависть, у него уже не хватает сил. Все, что вспыхивает горячей удушливой волной, начинается и заканчивается исключительно на нем самом.
Лиам хватает Чона за горло, с силой сжимает пальцы на тонкой коже и усмехается самоуверенным попыткам Чонгука выглядеть смелым, но всё равно внутренне поддергивается странной дрожью, когда смотрит в его глаза, на короткие доли секунды чувствуя себя паршивой мошкой, которую прихлопнут тяжёлым ботинком и размажут ошмётки по стене. Это не пугает, но желание выместить свою злость увеличивается в геометрической прогрессии, и Лиаму уже не важно, что их может кто-нибудь увидеть — он давит сильнее, душит, перекрывая доступ к кислороду, и разве что не урчит, когда чувствует заходящиеся удары чужого пульса. Чонгук барахтается в руках Лиама и пытается освободиться. Перед глазами белеет, а сам он превращается в одну сплошную натянутую пружину, которую только задень неловко, и детонатор стопроцентно сработает, сжигая воздух в легких за доли секунды. Чудом не выпавший из сжатой в кулак ладони телефон всё также вибрирует, но Чонгук даже благодарен, потому что так ему есть на что отвлечься. Он почти не способен сделать осознанный вдох, перед зажмуренными веками скачут белые точки, сменяясь едкой темной пустотой, когда Лиама все-таки оттаскивают от побледневшего Чонгука и отталкивают в сторону.
