Чонгук мотается босиком туда-сюда и ближе к вечеру признает, что в квартире настолько пусто, что хочется взвыть — в этой маленькой коробке не находится ничего такого, чем можно было бы хотя бы облегчить собственное состояние. Шкафчики на кухне завалены каким-то непонятным и никому не нужным барахлом, в холодильнике почти ничего нет, а в комнате Чонгук натыкается только на смятую пачку чиминовых сигарет и закатившуюся в угол стола баночку маминых снотворных. К сожалению, тоже пустую. В итоге он падает на скрипучий диван, беспокойно ворочается и пытается то ли завернуться в накинутую толстовку еще сильнее, чтобы теплее было, то ли наоборот — выпутаться из нее, потому что чертовски невыносимо плавится тело.
Мобильник на столике молчит. Подсветка иногда автоматически мигает, показывая электронные цифры времени, и Чонгук каждый раз нервно замирает до тех пор, пока экран снова не гаснет, заставляя облегченно выдохнуть — не звонок. Потому что оба вызова, на отсутствие которых он разве что не молится, пугают его до тошноты. Чонгук не едет к маме, хотя понимает, что надо — через двадцать четыре часа назначена операция, и хотя согласие уже подписано, тем не менее, доктор предупреждал, что может понадобиться что-то еще. А потому приходится все время коситься на телефон в ожидании звонка из больницы и поминутно отсчитывать свое терпение. Чон знает, что сорвется, потому что второго звонка — от Чихо — он боится еще больше, чем эту проклятую провонявшую лекарствами и смертью клинику.
Чонгук никогда не забудет вчерашнюю ночь и то, как грубо и жестоко его посадили на место. Он не забудет перекошенное от злости лицо брата и то, как он, «наказав» его, просто ушел, оставляя его одного, разбитого на тысячи осколков, расплесканного по капле в минуты, мол, смотри, смотри внимательно и запоминай, кем ты являешься, и умирай, наслаждаясь болью за то, кого ты отобрал. Умирай, всё шоу для тебя.
Воспоминания доводят. Чон все-таки не выдерживает и решает поехать к маме, несмотря на то, что до конца приемного времени осталось три часа. Он хватает худи с вешалки в коридоре и, цепляя его на себя на ходу, выходит из подъезда. Чон замирает под козырьком блока и уже жалеет, что все-таки решил выйти из дома. Перед подъездом, прислонившись к белому внедорожнику, стоит Чихо и курит. У кажется, что его поймали за чем-то постыдным, и первые несколько секунд Чихо, как и Чонгук, не может двинуться. Вообще Чихо подъезжает к дому Чона полчаса назад, но собраться и войти — не может. Чихо не ожидает, что Чонгук выйдет сам. У не хочет, чтобы брат понял, что он торчит перед подъездом и пытается набраться смелости хоть на что-то, скуривая вот уже пятую сигарету, поэтому У цепляет свою короную наглую ухмылку и подходит к Чонгуку.
— И куда ты собрался? — У пристально всматривается в испуганные глаза, замечая, как Чон вздрагивает и отводит взгляд. С одной стороны, Чихо открыто кайфует от того, как мелкий боится его и не может этого скрыть. С другой — где-то очень глубоко внутри У поселяется чувство, что он и не хочет вызывать страх у Чонгука, а скорее наоборот.
Чихо отгоняет ненужные ему сейчас мысли и продолжает ожидающе смотреть на Чона.
— У меня срочно дело, — Чонгук смотрит на свои кеды и мечтает провалиться под землю, лишь бы не видеть Чихо здесь.
— Надо же, у тебя тоже бывают дела, — ухмыляется У. — Садись в машину, — Чихо идет к дверце водителя и, повернувшись к застывшему у подъезда брату, ждет.
Чон топчется на месте, а потом, поняв, что спорить с У себе дороже, плетется к внедорожнику. Как только Чонгук оказывается в дорогом салоне автомобиля, Чихо заводит машину и выезжает со двора.
— Ну так, где у тебя дела? — У смотрит на дорогу, одной рукой крутит руль, а второй достает мобильник из кармана.
Чонгук бледнеет и вжимается в кресло. Отвечать на этот вопрос ему совсем не хочется. Пока он придумывает, как соврать старшему так, чтобы не прогореть, как тогда с магазином, Чихо теряет терпение и переспрашивает.
— Я думал… — Чон шумно сглатывает. — Думал, что мы поедем к тебе, — хрипло говорит он.
Чихо поворачивается к Чону и смотрит. Чонгук не отрывает взгляда от дороги и прекрасно понимает, что У, пристально всматриваясь в его лицо, пытается выяснить лжет он или нет.
— Мы поедем ко мне, конечно, и мне нравится твоя смелость, — У тормозит на светофоре. — Но сначала я отвезу тебя туда, куда ты собирался. Мне очень интересно, что у тебя за дела, — Чихо притягивает Чона за шею ближе к себе и прослеживает каждую мелькнувшую в глазах эмоцию. Чонгуку кажется, что время замедляется, сужая мир до размеров игольного ушка — не отвернуться, и затирать трещины в собственном взгляде становится до панического страха сложнее. Он боится даже моргнуть и только шепчет:
— Зеленый.
У отпускает руку и снова возвращает внимание к дороге. Чонгук судорожно перебирает в голове варианты того, как отмазаться от настырного братца, но придумать ничего не получается. Чихо останавливает машину у обочины и вновь поворачивается к нему.
— Мы уже объехали твой район два раза, может, скажешь куда ехать? — Чихо, левой рукой облокотившись о руль, с ожиданием смотрит на своего пассажира.
Чонгук прикрывает глаза на секунду, глубоко вдыхает и робко кладет руку на бедро У. Чихо удивленно приподнимает одну бровь, но не двигается и молчит. Чонгук смелеет, поворачивается к нему и медленно скользит ладонью выше к поясу брюк. Чихо, не отрываясь, следит за передвижением чужой руки. Чонгук приподнимается, наклоняется к брату и, зажав сквозь плотную ткань его член, выдыхает ему в шею:
— К тебе. Поедем к тебе.
Чихо обхватывает ладонью лицо Чона и, притянув к себе, глубоко целует. Чонгук с готовностью отвечает, впускает язык Чихо и даже постанывает в
