желание обладать этой женщиной. Мужское естество в портах как-то само по себе стало вставать в боевой режим. Близкий гром со стороны берега нарушил процесс. Вместе с открытым ртом и выпученными глазами пришло осознание чего-то непонятного. После раскатистого громового звука, Степан ясно различил во лбу красавицы кровавую дыру. Глаза боярыни сделались пустыми и стеклянными как бусы привезенные из далекой страны. Улыбка еще не покинула лица убиенной, но на самом лице Степан увидал быстро происходящие перемены.
Красавица в одночасье стала на глазах стареть. Морщины из едва заметной паутинки на гладкой коже, оборачивались бороздьями, рыхлили кожу, заставляли ее дряхлеть. И вот уже перед взором сидела в кресле древняя старуха, с улыбкой безобразно искажавшей лицо, с седой паклей волос на голове.
– А-а-а! А-а!
Палец Степана вместе с вырывавшимся криком и клекотом вперился в пассажирку.
– А-а-а!
Сказать он ничего не мог. Команда меж тем нарушив устоявшийся режим и дисциплину, бросила весла, повскакивала со скамей, толклась кучей у мачты, толком не поняв, что происходит.
С берега, из зарослей кустарника, послышалось шевеление и голос над рекой оповестил всех.
– Добрыня! Слышишь меня предатель? Ты следующий!
– К оружию! – Заревел Искус, старший охраны насада. – Щиты на левый борт, прикрыть кормщика. Лучникам стрелять по зарослям берега.
Мимолетная растерянность прошла. Команда посрывала круглые щиты с бортов, укрылась за ними. Десяток воев сноровисто надевали брони прямо на голое тело, на головах появились шлемы, с прикрепленными наносниками или полумасками. За считанные мгновения насад был готов к отражению нападения. По причине крутизны берега, с которого грянул одинокий гром, слать стрелы в заросли было бесполезно. Сам Степан никак не мог оправиться от потрясения и одиноким столбом стоял отдельно от всех. Только после окрика кормчего народ понял, что судно стоит на месте. Ни течение, ни ветер наполнивший парус, не могли побороть друг друга.
– На весла!
– Заслонить хозяина!
Добрыню, белого как мел, заслонили щитами. Потащили к двери единственной на борту каюты.
– Бух-ух-ух!
Снова эхом над рекой разнесся раскат грома. Тело купца содрогнулось. Не спасли щиты, по щеке поползла полоска крови, пачкая шею и ворот рубахи беленого полотна с вышитым орнаментом славянской обережной мозаики.
Все. Теперь уходить. Сбросив с кручи в воду уже не нужную «светку», выбрался из колючих кустов. Забросив повод на шею транспортного средства, Лиходеев вскочил в седло, неторопливо объезжая препятствия направился к недалекому летнику.
Дубравы и перелески, возделанные смердами поля и их веси, веселые светлые леса мелькали перед глазами. Торопился. Торопился, ведь возвращался в родную сторонушку. Торопливость чуть не стоила ему головы. И куда было так лететь? Называется вырвался на волю. Щаз! Уловил далекий звук передвижения конного отряда по летнику навстречу ему. Спутать с купцом точно нельзя.
Натягивая повод и останавливая лошадь, заржавшую в свою очередь от такого обращения с ней, Лиходеев затравленным взглядом прошелся по округе. Лес, бывший и без того густым, надвинулся на обочины темной громадой, сходился над головой непроглядным шатром, стал сумрачным, а воздух в нем как-то потяжелел, от скопившейся теплой влаги запах сладковатой прелью мхов и прошлогодних листьев. Только тропы, уходящие в чащобу, говорили проезжему о том, что где-то совсем рядом живут люди, которые не спешат появиться на глаза чужакам. За полную седмицу он удалился от Чернигова на достаточно большое расстояние. Приходилось ночевать в селах, а чаще всего просто в лесу у костра. За все время, постоялый двор повстречался лишь раз, да и то, на Черниговском тракте, который пересек, взяв направление на северо-восток. Думал, что уж этот-то летник точно не хожен, а оно вон как вышло. Ну и чего теперь?
Мозг быстро подбросил простое решение. Лиходеевка! Деревня в которой познакомился с Белавой. Не раздумывая, потянул повод разворачивая кобылу, ощущая скорое появление кавалерии.
– Пошла! Пошла!
Подбодрил шпорами и без того послушное животное. За спиной услышал перестук копыт, по всему выходило, заметили его или услыхали топот копыт одинокой лошади на узкой дороге. Гналось с десяток конных не боле. Только ведь он-то один.
До поворота версты полторы, а там еще скакать и скакать. Обойти его не смогут, разве что, догнать. И это не от него зависит и даже не от лошади, а оттого, издалека ли путь держала сия конная когорта.
Вот и поворот. Резко натянул повод на сторону, чуть прижал бока животины коленями.
– Н-но!
За спиной посвисты, понукания на родном языке. Славяне! И чего вцепились клещами в его шкуру? Скука надоела? Ехали б себе своей дорогой! На ходу выдернул петлю щита у стремени с крюка на задней части седла, перебросил за спину. Оно всяко лишняя защита не помешает.
