Кстати, у меня возникло ощущение, что и кладбище, если можно так сказать, меня за своего уже принимало. На этот раз никто не пробовал влезть в мое тело, никто не кряхтел в кустах. Более того – несколько встретившихся по дороге призраков, бессистемно мотавшихся по дорожкам, даже отвесили мне поклоны. Последнее меня немного обескуражило, но я ответил им тем же.
Минут за десять я пересек царство покоя из конца в конец, и, слегка запыхавшись, взобрался на холм, где обычно восседал Хозяин кладбища. Вот только в этот раз его здесь не оказалось. Пуста была черно-антрацитовая плита, которая служила Костяному царю троном.
– Вот сейчас не понял? – удивленно произнес я и покрутил головой.
И вокруг никого. Только за моей спиной среди березок мелькает десяток теней, да с другой стороны холма, там, куда я еще ни разу не ходил, темнеют какие-то старые надгробия.
– Ушел умрун, – пояснил мне Афанасий, которого я сразу и не заметил. Впрочем, и немудрено, он, оказывается, сидел, привалившись спиной к покрытому мхом древнему могильному камню неподалеку от меня, практически слившись с ним. – Туда ушел.
– Умрун? – переспросил я, проследив за движением его лапы. Судя по всему, Костяной царь все же решил посмотреть, как нынче телешоу снимают.
– Ну да. – Афоня подошел ко мне, поправляя повязку, прикрывающую пустую глазницу. – Это сейчас вы их Хозяевами кладбищ называете, а так-то они умруны и есть. Пастыри мертвых.
Красиво звучит, что есть – то есть. Пастырь мертвых. Очень многозначное определение.
– Скажи, ты насчет меня не передумал? – спросил у меня Афоня. – Ежели да, то я тебя сейчас к умруну отведу, потом выпью и пойду повешусь. Не могу я тут больше существовать. Тоска меня заедает, серая, промозглая. Да и холода на подходе. Покойничкам-то хоть бы хны, они в гробы свои до весны залягут, а я в таких условиях зимовать не смогу. Я не собака, чтобы в склепах спать.
– Ну-ну-ну, – так это пронзительно прозвучало, что мне до соплей стало жалко бедолагу. – Все нормально. Со мной приехали мои приятели, они хорошие люди, будешь у них жить.
– Люди? – уточнил Афоня. – То есть – обычные люди? Не ведьмаки, не чародеи, не повелители воды? Это чего же мне у них делать придется? Я по хозяйству, конечно, помочь смогу, но не то чтобы сильно. Не домовой я.
– Они не как я или твой бывший хозяин, но о том, кто ты и что умеешь делать, осведомлены, – поспешил успокоить его я. – Хоть они и не дети Ночи, но что к чему в курсе. Слушай, а кто такие «повелители воды»?
– Вода – самая сильная стихия на свете, – пояснил Афоня и, поманив меня за собой, потопал вглубь кладбища. – Земля, ветер – они тоже сильны, но вода – это особая статья. Кто с водой в дружбе, кто ей приказывать может, тот голодным спать не ляжет. Вода всегда все слышит, все знает, все видит. Она же везде. Вот и есть такие люди, что с ней договор заключают. Та им власть дает, а они после, когда срок договора выйдет, ей себя дарят. Живьем. По весне, как правило.
– Топятся, что ли? – опешил я.
– Ну да, – подтвердил Афоня. – Воде всегда принять живую душу в радость, она от этого силу набирает немалую. А то еще бывает, что по договору такой человек каждый год кого-то ей дарит. Приведет закладную жертву в заветное место, да и утопит. И тем себе на год жизнь продлит. По-разному случается. Зато пользы ему от такого договора – у-у-у сколько. Да вот хоть бы мой бывший хозяин как-то раз такому повелителю одного своего врага поручил убить. Он сам, знаешь, мараться людской кровью не особо любил. Кого из своих, ведьмаков, в смысле, убить – это да, тут дело чести. А обычных смертных…
Афоня на ходу сплюнул и махнул рукой, давая понять, что его покойный хозяин мирных граждан вовсе в грош не ставил.
– И? – поторопил я его.
Ну а что? Интересно же?
– Да ничего, – поднял на ходу с дорожки березовую ветку Афанасий и бросил ее в зеленый мусорный бак, стоящий рядом. – Утоп тот враг через пару дней. Не поверишь – в раковине утоп, когда брился с утра.
Стоп. А я про это читал года два назад в сети. Еще подумал, что «сеошники» новостных сайтов совсем уже обленились, раз такую чушь пишут. И зря. Не врали они.
– И еще вот что, – помедлив, произнес Афоня. – Ты скажи им, что если кто нож моего бывшего хозяина и книгу его отыщет, да заклятие призыва произнесет, то я от них к нему уйду. Даже если сам того хотеть не буду.
– Передам, – кивнул я. – Нет проблем.
Не стал я ему говорить, что нож и книга уже у тех, с кем ему дальше жить. Захочет Николай – поставит его в известность про это, не захочет – значит, не захочет. Молчание – золото, гласит народная мудрость. А народ у нас неглупый, знает, что говорит.
А телевизионщики все-таки приехали. Их присутствие обозначилось задолго до того, как я их увидел. И ничего странного в этом нет, очень уж они шумели. Вопли вроде: «Свет туда», «Ленка, надо тончик положить вон тому» и «Да что за бардак тут творится!», эхом гуляли в верхушках кладбищенских берез и елей. Про многообразную ненормативную лексику я и не упоминаю, ее было больше, чем чего-то другого.
