– Ну-у-у-у… – Мезенцева повернулась ко мне, сложила губы «сердечком» и задумчиво уставилась на меня. – Не знаю. В принципе есть у меня кое- какие мысли…
– Неравноценный обмен, – тут же заявил я. – Да и развод этот древний. Мол, помоги нам сейчас, а секс будет потом. И чего? Помочь-помогу, а ты после этого сразу старую песню о главном заведешь: «у нас еще отчетность, давай я после этого к тебе приеду, ты меня жди». Плавали, знаем.
– Чего? – с Мезенцевой мигом слетело все напускное. – Я? С тобой? Ты себя не переоценил, офисный мальчик? Диванный воин!
Вот сейчас мне стало за себя обидно. Ну да, рельефных мышц на животе у меня нет, и татуировки на выпуклом правом бицепсе тоже, как, собственно, и самого бицепса, но все-таки не совсем же я чмо?
Так-то зачем?
– Брэк, – остановил нас Николай. – Дети, давайте свой первый семейный скандал вы устроите где-нибудь в другом месте?
– Какой скандал? – в один голос проорали я и Женька. – Семейный?
– Редкое согласие, – стер воображаемую слезинку Нифонтов. – В один голос говорят, одно и то же думают. Да вы созданы друг для друга!
– Капец. – Мезенцева уставилась на напарника так, как в годы войны партизаны смотрели на полицаев и старост. – Вот ты гад!
– Саш, и все-таки, – сдерживая смех, сказал Николай. – Пошли с нами, а?
– Зачем? – устало спросил я. – Ну вот я вам там зачем нужен? В лицо этого супостата я не знаю, в колдовстве вообще не разбираюсь. Прок от меня какой?
– Хозяин кладбища, – пояснил Нифонтов. – Ты с ним дружен. Говоря по-деловому – нам нужны твои связи. Если кто и сможет отличить настоящего колдуна от остальной публики, то это он.
Обознатушки-перепрятушки! Смешно, однако!
– Стоп, – потряс головой я. – А вы не знаете, как он выглядит? Да ладно!
– Вот тебе и ладно, – вздохнул оперативник. – Нет, не знаем. Это, кстати, всегда для нас самая большая проблема, когда речь идет о таких, как ты и он. На вас же нет табличек с надписями «колдун», «ведьмак», «ведьма»? Внешне вы люди как люди, ходите, разговариваете, едите, шутите. И пока вы как- то себя не проявите, мы не то чтобы бессильны, но близки к тому. А тут еще накладывается то, что там вся публика чудная. Поди пойми, кто из тринадцати клоунов настоящий колдун. И вот тут, выходит, без тебя не обойтись. Точнее – без твоего знакомца, который этим погостом правит.
Сказать им, что ли, что и Хозяин его определить не смог? Хотя – нет. А ну как Нифонтов с ним без меня беседовать будет и про этот момент упомянет? Не думаю, что Костяной царь будет рад узнать о том, что кто-то (а именно я) рассказал постороннему человеку о его слабости. Ведь неспособность определить колдуна в пределах собственного царства – это именно она, слабость.
И это при том, что повелитель мертвых изрядно тщеславен.
Мне тогда на его подконтрольной территории лет сто лучше не появляться.
– Саш, мы не просим тебя ни о чем, кроме этого, – продолжал тем временем вещать Нифонтов. – Просто помоги понять, кто есть кто – и все. А за нами должок будет. Раньше или позже мы тебе тоже пригодимся.
– И приятельнице твоей спокойнее будет, – добавила Евгения. – Она же небось волнуется. А тут знакомое лицо, все повеселее.
Кто волнуется? Марина, прости господи, Лучезарная? Ну да, конечно. Небось себе места не находит.
– Вот и договорились, – подытожил Нифонтов. – Молчание – оно что? Знак согласия. Я знал, что так и будет.
Очень мне хотелось высказать все, что я по этому поводу думаю. Прямо сильно-сильно. Но не стал я этого делать. Как ни странно, но в одном он был прав. Не стоит плевать в колодец. Жизнь непредсказуема, кто знает, что будет завтра?
Да и потом – я сам точно не могу сказать, как я и к нему, и к его коллегам отношусь. С одной стороны, они постоянно стремятся меня использовать в своих комбинациях, что неприятно. Любому человеку не по нраву, когда его играют «в темную».
С другой стороны – он мне жизнь спас, он меня свел с Хозяином кладбища, познакомил с основами существования в том новом мире, к которому я теперь принадлежу.
И даже негласно опекает.
Да вот хоть бы вспомнить о визите его подруги-ведьмы Людмилы, который та мне нанесла в те дни, когда я в Лозовке жил.
Она появилась дней за пять до моего отъезда, вечером, когда на землю уже опустились сумерки. Я сидел на крыльце, пил чай из самовара и думал о том, что в дом идти совершенно неохота. Опять противный Антипка будет всю ночь на чердаке шебуршиться и спать мне не давать.
Самовар, кстати, у покойного ведьмака был знатный – дореволюционный, здоровенный, с бляхами на серебряном пузе и надписью: «Братья Василий и Александр Баташевы». Наверное, дорогущий. Но продавать я его не стану, он мне самому по душе пришелся. Я такого вкусного чаю, как из него, сроду не пивал. Да и процесс растопки мне нравился, было в нем нечто длительно-медитативное. Я теперь понимаю, почему самовар в старое время «царем стола» величали. По-другому и не назовешь. Так скажу – много мы в городе потеряли, позабыв процедуру чаепития из самовара.
Так вот – сижу я, значит, в труселях на крыльце, дую чай, гоняю комаров, смотрю на первые звезды. Если бы не Антип, то на душе вообще полный покой и гармония были бы.
