лежал раненый. Короткая схватка стоила крови и моему отряду. Помимо вырезанного передового дозора, еще и один из моих телохранителей был ранен. Пущенная кем-то стрела вошла ему в живот, чуть ниже пупка — мерзкая рана.
— Держись, десятник, мы почти доехали, — подбодрил я раненого.
— Я не десятник, сир, — слабо улыбнулся воин почти белыми от потери крови губами. На фоне загорелого обветренного лица, выдававшего в нем жителя юга королевства, они выглядели особенно жутко. — Вы ошиблись.
— Ты думаешь, твой король может ошибаться? Это попахивает изменой короне! Я сказал десятник, значит десятник.
Раненый воин, меня не услышал. Он закрыл глаза и снова впал в забытье.
Лагерь королевской армии раскинулся прямо по обе стороны от имперского тракта, ставшего на время центральной улицей этого огромного, причудливого города из палаток и разномастных шатров. Палатки для простых воинов, шатры для офицеров, магов и дворян. У дальнего крыла лагеря, несколько на отшибе, виднелись особо яркие шатры, там расположилась Весмина со своей свитой.
Лагерь встретил нас шумом растревоженного роя пчел. Слухи не остановить. Они расползаются по лагерю быстрее вшей. Возможное скорое сражение взбодрило мою уставшую армию. Эстельноэр был прав — нет ничего хуже неопределенности и ожидания… ну и долгого марша при мерзкой погоде.
Обычно после долгого, утомительного марша лагерь быстро успокаивался и замирал. Воины, маги и рыцари отдыхали, отходя от тяжести доспехов, от усталости, прочно обосновавшейся в ногах и руках. Наконец-то не нужно шагать в неизвестность, зато можно свободно разогнуть спину, потянуться, не чувствуя веса оружия и прочей амуниции, стесняющей движения, погреется у костра или просто поспать.
Сегодня было иначе. Лагерь не впал в ленивую, усталую дремоту, нарушаемую лишь патрулями стражи, да редкой руганью воинов, не поделивших между собой какую-либо мелочь, вроде лучшего места у костра или большего куска скудного пайка. Над походными кузницами вился дымок. Всадники проверяли подковы лошадей и крепость подпруг. Нет ничего глупее, нежели погибнуть из-за некстати захромавшей лошади или сгнившего кожаного ремешка. Точились мечи и острия пик, с благородной стали безжалостно удалялись любые намеки на пятна ржавчины. Несколько не удел остались только маги. Нет, у целителей работы хватало. Я сам им только что работу привез. Но вот остальные маги, коим не довелось попасть сегодня в патрули стражи, маялись без дела. Впрочем, как говорит Эйвилин, маги не бездельничают, маги копят силы.
— Как съездил? — поинтересовался Бальдор, когда я остановил Ветра неподалеку от входа в свой шатер, расположившийся в центре пустой площади посреди лагеря.
Гном сидел возле огня и занимался своей любимой Поющей, доводя смертоносное лезвие секиры до зеркального блеска. Рядом с ним пристроился Мезамир. Он грыз яблоко и в очередной раз перечитывал письмо от Дианы. Мог бы за это время наизусть его выучить! Впрочем, какое мне собственно дело?
Не ответив гному, я спешился, отпустил подпругу седла и снял с Ветра уздечку. Один из оруженосцев кинулся мне на помощь. Ветер оскалил зубы и так на него глянул, что оруженосец только тихо ойкнул и отступил назад, решив не искушать судьбу. Умный малый. Ветер и так довольно норовистый и капризный жеребец, а сегодня у него такое же плохое настроение как у меня. Короткая стычка его только раззадорила. Ветер любит войну. Кровавая схватка — вот его стихия. Стремительным ветром ворваться во вражеские ряды, сминать противника, вдавливать тела копытами в пыль. А вот я уже переболел жаждой битв, стал ценить и любить мир… и поэтому постоянно воюю.
Сбросив на землю седло, я стянул с Ветра промокшую попону и бросил мнущемуся оруженосцу. Только тут мое прибытие соблаговолил заметить Мезамир и весьма неосторожно приветственно помахал рукой с надкусанным яблоком. Яблока он тут же лишился.
— Эй, это мое! — возмутился он, но я уже протянул фрукт Ветру. Тот не стал привередничать, принял подношение и в один миг его прожевал.
— Можешь попросить Ветра его вернуть, — сказал я.
Мезамир посмотрел на Ветра. Ветер посмотрел на Мезамира. Мезамир погрозил Ветру кулаком. Жеребец тряхнул головой и продемонстрировал внушительный набор острых передних зубов. А они у него сделали бы честь иному волку, а не лошади.
— Приятного аппетита, чудовище, — недовольно пробурчал Мезамир.
Приняв поражение, он вернулся к письму. Конь удовлетворенно фыркнул, празднуя свою маленькую победу. К нему осторожно приблизился оруженосец, и теперь Ветер позволил ему увести себя, чтобы быть вытертым, вымытым и ухоженным после наших приключений.
— Были неприятности? — тихо поинтересовался Бальдор, когда я присел к огню.
— С чего ты взял?
— Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить в их отсутствие. Да и на плаще у тебя свежие пятна. Что-то мне подсказывает, что это не вино, — усмехнулся гном. — Да и откуда тут взяться хорошему вину? — вздохнул он.
Скинув с плеч промокший и изгвазданный кровью плащ, я протянул замерзшие руки к огню и нехотя признал:
— Была мелкая стычка с передовым разъездом вражеской армии.
Не знаю почему, но на меня опять накатил приступ хандры. Вот она вроде бы долгожданная цель! До нее рукой подать! Но что дальше? Все мои предчувствия просто кричат, что ничего хорошего дальше нет. Но и другого выхода тоже нет! Поражение — гибель, отступление — катастрофа, а победа… победа — неизвестность. А неизвестность страшит сильнее смерти.
