Было невероятно трудно заставить себя говорить. Потому что каждое произнесенное слово означало новую боль. Но Андрей упрямо продолжал говорить. Он не мог позволить боли пересилить себя. Если даже простая боль возьмет над ним верх, то что тогда говорить о Решетнике?
- Дальше? Да нарисовано-то их много, а что там на самом деле?.. Не боись, Андрюха, прорвемся! Куда-нибудь река нас да вынесет!
Голос Толяна был подчеркнуто бодр. Он старался утешить, но Андрей не нуждался в утешении.
- Я не боюсь ничего! - твердо сказал он.
Или прошептал? Или лишь шевельнул губами?
- Что? - склонился к нему Толян.
Но веки Андрея уже опустились, а губы расслабленно приоткрылись, и из их уголка скользнула тонкая ниточка слюны.
- Эх, ты, дружище... - тяжело вздохнул Толян, поправляя запрокинутую голову Андрея.
4.
"Я что-то должен был сделать..." - вспомнил Андрей. Но что?
Ах, да! Отомстить!
"И для этого я должен выздороветь. Обязательно! Совсем выздороветь? Вряд ли это удастся. Но переломы должны полностью зарасти. Я ведь должен буду двигаться: ходить, бегать, бить. Возможно, стрелять. Я должен хорошо отомстить!"
Он открыл глаза. Было темно. И его не качало. И плеска волн не слышно - значит, он не на плоту.
Распахнулась дверь, в темноту ворвался резкий электрический свет вместе с громким, чужим голосом:
- Ну и что? Ведь сам же слыхал! Никого из района они прислать не могут! Так что выбирай - или я буду оперировать, или никто!
- Но вы... Вы ведь выпимши... - этот голос Андрей знал - это был голос Толяна. И опять эти панические нотки! Ну нельзя же быть таким нервным.
- Я? - хохотнул незнакомый голос. - Да я нормальный! Я такой только и бываю! А если б я трезвый был - вот тогда уж точно, оперировать бы не смог! Руки бы дрожали!
- А нельзя ли подождать?.. Отложить операцию? Хоть чуть-чуть? Вдруг кто-нибудь за это время сможет приехать? Может, мы еще раз позвоним?..
- Чудик ты! Довел своего дружка до полного абзаца, а теперь ждать собрался? Да ты ж посмотри, посмотри что у него делается: гангрена всех конечностей! Думаешь, речная водичка стерильная? Ха! А ты его раны в ней столько времени полоскал!
- Я не полоскал. Я вообще старался не смачивать... Я бинтовал...
- Ага, бинтовал он! И добинтовался. Смотри на его ноги... Да не отворачивайся, смотри! Видишь где проходит граница омертвевших тканей? То-то же! А через три часа она будет еще выше - уже в паху. И тогда - прости-прощай! Если в малый таз инфекция проникнет, так уже никто не спасет его. Хоть какое светило прилетит к нам. Хоть из самого Петрограда. Так что резать надо прямо сейчас! Если, конечно, хочешь, чтоб твой дружок жив остался. А если не хочешь - так зачем тогда тащил его в такую даль? Оставил бы помирать в лесу. Или даже прибил бы, чтоб он не мучался. Так бы честнее было!
Андрей тоже хотел принять участие в разговоре, тоже что-то сказать, что-то важное - он и сам не знал что, но это, несказанное, было очень-очень важным... А сказать-то как раз и не получалось. Он лежал и молчал. И это было странно.
Не менее странным было и то, что ему удавалось видеть сразу всех троих: и врача в замызганном белом халате, и растерянного, сгорбившегося Толяна, и... себя.
Вот он, Андрей, лежит на какой-то высокой кушетке. Кушетка застелена желтой клеенкой. А он лежит голый, руки и ноги странно вывернуты - как будто в них образовались дополнительные суставы. И еще этот запах!.. Отвратительный, гнилой запах! И идет он именно от него, от Андрея - от его рук и ног.
- Да ты, пацан, зря боишься! - хохотнул доктор. - Я этих операций знаешь сколько переделал пока здесь работаю! О, брат! Думаешь, ты один такой, кто приволок дружка из лесу в терминальной стадии? Да мне все время таких тащат - и охотники, и лесники... Ну не совсем таких - ты уж тут особенно постарался, иссекать круто придется!..
- Но, может быть, хоть руки удастся спасти? - умоляюще проблеял Толян.
- Ну, чудило! Ну объясняю же: попадет инфекция в грудную полость - кранты! Пока гангренозная только конечность - стоит ее удалить, и все в порядке. Но когда гангрена дойдет до грудной полости - пиши пропало. Там же все жизненно важные органы, в груди-то! Там же уже ничего не отрежешь! Понял, дурилка?
- Так у Андрюхи, получается, совсем ничего не останется - ни рук, ни ног? - убитым тоном спросил Толян. - Что я скажу его маме?
- Зато живой будет, мама обрадуется! - уверенно заявил доктор. - Ты ж этого хотел? Чтоб он живой был? Вот он и... эй! Как там тебя - Андрюха! Ты что, помер тут, пока мы разговариваем?
Врач склонился над гниющим телом, закрывая Андрея от самого себя, что-то там пощупал, приподнял веко и заорал, обращаясь в коридор:
- Катюха! Катя! Быстро сюда! Бегом! У нас пациент дуба врезает! Неси срочно!..
Но что надо срочно нести Андрей слушать уже не стал. Он мельком глянул на медсестру, вбегающую в комнату с какой-то большой железной банкой в руках - и медсестра, стремительно уменьшаясь, осталась внизу, в маленьком, будто кукольном, помещеньице. Мельтешила там вместе с доктором, но это
