Скорее всего, просто демонстрировал себя. Мол, глядите, какой я крутой: хочу - трахаюсь, не хочу - не трахаюсь. И никто меня не заставит. Даже олигарх! Даже Решетник!
Скорее всего именно так он и думал.
И эти его мысли Решетник понял. Отлично понял! Глаза его снова сощурились, ухмылка сделалась еще шире, обнажая белоснежные зубные протезы, и он сообщил Андрею:
- Будешь.
Сообщил как факт. Как неизбежность.
А Андрей бесстрашно повернулся к нему спиной и сделал шаг к палатке. Всего лишь шаг. Дальше уйти ему не дали.
Уже в следующую секунду он осознал, что лежит на животе, носом в ворс ковра, распластавшись, раскинув руки и ноги. Раскинув, разумеется, не по своей воле: на каждой из его конечностей сидело по мордовороту-охраннику.
- Куда это ты собрался? - вкрадчиво поинтересовался Решетник.
Андрей чуть попытался приподнять голову и уткнулся носом в ботинок. Лакированный, тупорылый, очень дорогой ботинок, во всём своем блеске.
- Э-эй! Вы это что!.. - раздался где-то наверху встревоженный возглас Толяна.
Но Толяна прервали. Короткой автоматной очередью в воздух. И злобным криком одного из охранников:
- Лежать, щенок! Руки за голову!
Визг девиц, испуганных стрельбой, тоже прозвучал, но никого не заинтересовал.
- Ты паренек, лучше не дергайся, - ласково пояснил Решетник Толяну - сияющие ботинки чуть повернулись (их обладатель рассматривал Толяна, с готовностью упавшего по приказу). - Ага, полежи. Не вставай пока. А то ведь мы и заставить можем полежать. Как твоего дружка. Не хочешь так? Вот и давай, лежи себе. Вот и умница!
Ботинки вернулись в исходное положение.
- Ну, а ты, дружок, чего такой гордый? Очень хочешь, чтоб мы тебя тут пристрелили? Вместе с гордостью твоей?
Андрей попробовал шевельнуться - не получилось. На него навалились еще сильнее.
- А-а, жить-то хочется! - удовлетворенно констатировал Решетник.
Тут и наступил апогей безрассудства (то есть - глупости). Тут и захлестнул Андрея приступ неконтролируемой ярости. Ударил в голову, затуманил мозги бессмысленной пеленой, заставил Андрея биться, под тяжестью охранников, кричать...
Что кричать? Андрей даже с некоторым удивлением услышал свой полупридушенный, истерический крик:
- Стреляй, скотина, гад, сволочь!.. Стреляй!.. - ну и так далее. Хлестко и оскорбительно. Специально для нежных ушей олигарха, давно успевших привыкнуть исключительно к лести и преклонению.
Когда же Андрей закончил свои героические выкрики, наступила тишина. Даже птички в листве вдруг примолкли от его безрассудства.
- Стрелять? - задумчиво промолвил Решетник.
Хмыкнул. Потом хохотнул негромко:
- Слышь, Никитка? Он нахамил мне, а теперь дешево отделаться хочет! Как думаешь, а, Никитка - можем мы его пристрелить, оставив хамство его без последствий?
- Не надо его стрелять! - взвыл испуганно Толян где-то совсем рядом - и тоже внизу. Так же как Андрей - с ковра, на который, правда, улегся сам, почти по своей воле. - Не надо! Он нечаянно! Он не будет больше! Простите его!
- Правда, не будет? - озабоченно переспросил Решетник. - Слышь, парень? Говорят, ты больше не будешь. Говорят, ты паинькой станешь, и мы тебя не пристрелим.
Андрей молчал. Потому что бесстрашие кончилось - он четко увидел последствия своих действий. Очень четко - вплоть до отдаленной перспективы в виде могильного холмика. Но с окончанием бесстрашия пришло очень много мыслей. Они толпились в голове, визжали, требовали от Андрея немедленного исправления ситуации: каких-то извинений, просьб о прощении, покаянных оправданий, мольбы... А это тоже было неправильно. Андрей знал наверняка: если проявить слабость, то станет еще хуже. Как только покажешь себя подстилкой - об тебя сразу вытрут ноги. А потом будет еще хреновее.
Хреновее чего? Смерти? - вопили мысли.
Да, смерти. Андрей знал это твердо. Потому что со смертью кончится все: и страдание, и страх, и унижение. "Мертвые сраму не имуть!" - выплыла откуда-то каменная, просто-таки гранитная цитата, которую невозможно было ни обойти, ни объехать, ни переломить никакими доводами. А вот если остаться живым, то после самоунижения можно получить все - и страдание, и страх, и продолжение унижения. Всё. По полной программе. Андрея не обманывала ласковость голоса Решетника. Стоит начать просить прощения, как его, бессильного Андрея, в порошок разотрут, издеваясь. И все равно, скорее всего, потом пристрелят.
Даже сейчас, много времени спустя, Андрей, обдумывая случившееся, по-прежнему был уверен, что извиняться было нельзя: назад дороги уже не было. Он правильно сделал, что промолчал.
