Ленин. Алгоритм революции и образ будущего

предупредил: «Сначала я нахожу, потом ищу». Ленин как раз выделялся из массы ученых тем, что он скрупулезно проверял и контролировал результаты своего «неявного знания».

То, что он высказывает как предположения, проверялось им анализом реальности. Поэтому очень часто его решения вдруг изменяются к удивлению и даже протесту его сотрудников. Это бывало, если разумное предположение оказывалось неприемлемым для рабочих (как проект государственного капитализма) или становилось неприемлемым для крестьян (как институт военного коммунизма после завершения Гражданской войны). Ленин убедительно объяснял, представляя состояние всей системы кризисного общества.

При этом Ленин в своих объяснениях не допускал давления на эмоции, его выступления были совершенно рациональными. Из текстов Ленина тщательно изгонялись все «идолы Бэкона». Философ науки П. Фейерабенд считал работу Ленина «Детская болезнь левизны в коммунизме» классическим текстом, отвечающим нормам рациональности модерна, и предлагал использовать его как учебный материал по методологии науки.

Между тем в методологии науки с предположениями и образами возникают сложные проблемы. Ученому приходится заменять реальный объект его моделью. Иными словами, необходимо превратить реальный объект в его упрощенное описание, это превращение — важный этап исследования. Отсекая все лишнее, исследователь вносит неопределенность. Для решения многих вопросов нет надежных, неоспоримых оснований, и ученый вынужден делать предположения.

Но в дебатах по конкретной проблеме часто нет возможности проверить предположения, более того, обычно дело не доходит даже до их явной формулировки. Первоначальные предположения, часто не вспоминаются, а для политических решений именно они бывают очень важны (особенно выпукло это представлено в доктрине Февральской революции, не будем уж касаться реформы 1990-х гг.). Дело бывает еще хуже. Не только сомнительные предположения не формулируются, но и определения понятий не дается, и дебаты часто становятся не просто спектаклем, а театром абсурда — никто друг друга не понимает, каждый говорит со своим никому неизвестным смыслом.

П. Фейерабенд в своем труде «Диалог о методе» писал: «Вообразите ученых в любой области исследований. Эти ученые исходят из фундаментальных предположений, которые вряд ли когда-нибудь ставятся под вопрос. Имеются методы изучения реальности, которые считаются единственными естественными процедурами, и исследование заключается в том, чтобы применять эти методы и эти фундаментальные предположения, а не в том, чтобы их проверять. Вероятно, что предположения были введены в свое время, чтобы разрешить конкретные проблемы или устранить конкретные трудности и что в тот момент не забывали об их характере. Но это время давно прошло. Сейчас и не вспоминают о предположениях, в терминах которых определяется исследование» [225].

Ленин не забывал свои предположения и не держался за них, он регулярно разбирал их состоятельность. Он был политиком и революционером, но в основе — именно ученым. Сочетание этих типов мышления было редкостным качеством.

Непременный секретарь Академии наук С.Ф. Ольденбург писал (1927 г.): «Несомненно, что наука близка Ленину, что в его жизни она занимала большое место и что понять Ленина вполне мы сможем, только если выясним для себя его отношение к науке. Мы все знаем, что он автор научных трудов, но не это, по-моему, является в какой-нибудь мере решающим в вопросе о Ленине и науке, и если бы он и не написал этих трудов, то место, которое занимала в его жизни наука, осталось бы, несомненно, тем же…

Когда мы всматриваемся в миросозерцание Ленина, этого великого практика и борца, то мы видим, что он прежде всего вырабатывает теорию, т. е. то, что он считает научною базою для своих практических выводов…

В край угла построения собственного мировоззрения и всего строительства новой жизни Ленин ставит науку. Мне приходилось слышать,… что на протяжении тысяч страниц его сочинений и речей о науке почти не говорится. Возражение это, по-моему, свидетельствует лишь об одном: делающие его, очевидно, невнимательно вчитались и вдумались в эти тысячи страниц. Неужели же они ожидали найти в них трактаты о науке?.. Неужели же так непонятно, что Ленин разумел под электрификацией России, о которой он говорил на каждом шагу? Кажущаяся узко-специальнотехнической и действительно узкотехническая электрификация есть вместе с тем символ, символ полного переустройства всей жизни» [93].

С.Ф. Ольденбург понял, что Ленин — ученый редкостного типа, что он был бы великим, даже «если бы он и не написал этих трудов». То, что Ленин написал «тысячи страниц» и что некоторые «невнимательно вчитались и вдумались», С.Ф. Ольденбург объясняет тем, что Ленин «прежде всего вырабатывал теорию». Это простое предположение, но в действительности Ленин не вырабатывал теории, его выводы и доводы были понятны для большинства, как будто это откровения. В них именно вдумывались, даже и те, кто были не согласны из-за расхождений ценностей. А многие несогласные внимательно вчитались и вдумались — и соглашались. Так было почти всегда при обсуждениях сложных проблем в руководстве партии большевиков, такие ситуации отмечены почти во всех главах этой книжки.

И из науковедения (в психологии научного творчества), и из опыта в научной лаборатории известно, что среди ученых есть сотрудники, обладающие способностью быстро перебирать в уме образы возникшей проблемы и факторы, которые на нее воздействуют. И такой сотрудник думает-думает — и натыкается на образ такой конфигурации, которая, вот она! Она может разрешить проблему, хотя иногда всем кажется абсурдом (примерно так Плеханов реагировал на Апрельские тезисы). Иногда, если есть время, кто-то, исходя из этой идеи, разрабатывает теорию.

Вспомним, что Бертран Рассел написал: «Можно полагать, что наш век войдет в историю веком Ленина и Эйнштейна, которым удалось завершить огромную работу синтеза». Но сложный синтез — это и есть революция в науке.