Над могилой его матери застыла медными линиями кованая фигура – длинноволосая девушка, простершая руки к небу.
Молодой композитор (подающий надежды новатор, – галдели в училище; птичий поэт, – шептались за глаза) стоял под деревом, сердитые птицы деловито чистили перья, как и подобает умудренным опытом музыкантам перед спесивым дебютантом. По мановению его руки одни из них запели, другие, согласно партитуре, принялись с едва слышным треском склевывать с ветвей яркие бусины рябины. Рот юноши вдруг наполнил кислый вкус нездешних ягод – тех, которыми питаются перелетные птицы за тысячи миль от тусклого, бетоном одетого города, где птичьи перья строги и сдержанно-темны.
– Мама, мама… – но некому было ему ответить.
Он объехал полмира, и каждый оркестр жаждал чести выступить под управлением маэстро, и самые именитые солисты втайне мечтали, чтобы новое произведение было написано персонально под них.
Лишь однажды он вернулся в родной город, и тогда навстречу застывшей над одинокой могилой женщине распахнула медные крылья невиданная птица, случайный гость из далеких краев.
Юрии Паршин
г. Симферополь
Родился в г. Караганда (Казахстан), образование высшее (степень магистра), работает научным сотрудником в НПЦ «Крымское Археологическое Общество».
Публикации в сборниках поэзии г. Караганды и в сети интернет.
© Паршин Юрий, 2017
Из интервью с автором:
…Осенние горы – они другие,
А воды в ручьях от листвы темны.
Дни солнечны, пыльны…
А хобби… ну какое хобби с такой работой? Она и есть хобби.
В эту ночь облетели листья.Кажется, осень кончается.Поселились в городе лисыИ ведут охоту на зайцев.Лисы рыщут в фонарном свете,Им смотри! Не смотри в глаза!В них, как в море, плывут корветыЗазевайся и все, ты за…Может, заяц, а может, за морем…В эту ночь облетели листья.Я читаю их будто заумьюПереполненные страницы.Лисы… Осень опять кончается:Рыжий мех – полиняв – серебристый.Полуночный фонарь качается,На ветру. Исчезают листья.Все тихонько попрятались, вымерли.Только ветер да я в городе.Только ты. Но тебя по имениНе окликнуть. Холодно.Что-то между уже и еще.Я сжигаю ладонями лак на дверях и тенях.Обещание выхода – вздор!Вход задернут портьеры плащом.И за этой портьерой глухая стена.Раздраженно гляжу в циферблат, каждый раз!Милю вбил в пару дюжин шагов.Имя вам – Карабас-Барабас.С безупречной, со шпилькой ногой.Спирту, Леди? И я, безусловно, не прочь!Мир – ветшающая конура.Имя вам – уходящая ночь,Прозевавшая ночь у костра…Лепестками засыпанный двор…Ветер терся о вишни, как кот.Имя вам – коридор. Коридор.Где не нужен мне выход и вход…Все маршруты уходят в туман,Остановки увязнут в песках…Имя вам – «Я сама!»Потерявшаяся в облаках.Но теперь, циферблат раздражен, мотылькомБьется он в подступающий мрак…Имя вам – теплый дождь за окном,Даже если зовут вас не так… Когда распускают волосыПростуженные девчонкиИ к небу спускаются полозыСо звезд, кошки ищут солнце.На печке сгорели валенкиИ с дымом летят в оконце.Завял на фиг в вазе аленькийЦветок. Кошки ищут солнце.Когда ставят ультиматумыРазбитым в войне японцам,А кто-то ругается матомИ пьет, кошки ищут солнце.Найдут. Правда, только к утрему.И разом во всех анонсах:«В Монголии очень внутреннейНашли…» Кошки ищут солнце.И в небе шайтан-торпеда,В воде не хватает стронция,Мужик раздолбал «Победу»О столб. Кошки ищут солнце.Когда охрипли небесаИ падал черный снег на поле,Когда неверье и безволье,Звучали в наших голосах.Когда смерть шла по головам,Сменив косу на танков тракиИ безнадежность контратаки,Спасали теплые слова,Что ждут и любят,Что солнце всходит,Все еще будетИ все проходит.Когда на каждый в дверь звонокВсе замирало в одночасьеИ в ожидании несчастьяКазался черным потолок.В аду госпиталей без сна,В дежурствах у палат «тяжелых»,Встречать без слез детей из школы,Все утешенье в тех словах:Что ждут и любят,Что 
