гармонирует с ее чуть полноватой фигурой; лучи утреннего солнца еще ярче заиграют на ее распущенных золотистых волосах.
Не отрывая взгляд, я провожу ее до угла, а потом с содроганием буду ловить ее шаги, прислушиваться к голосу… Она появится вся в белом, но уже с затейливо прибранной прической, что придаст ей еще большую притягательность. Полное круглое лицо ее с чуть утолщенным носом, коротким подбородком и выразительными черными глазами, кажется, только что вылеплено рукою настоящего художника-скульптора, но еще до конца не завершено. Но эта некоторая жесткость как нельзя лучше гармонирует с ее внешностью, с избытком компенсируя какую-то скрытую привлекательность. Даже ее манера, на ходу или сидя за столом, держать голову с наклоном вправо (так первоклашки держат головки, старательно выводя первые буквы), вызывает во мне откровенную симпатию. Однажды я рискнул поделиться с ней этим маленьким своим открытием:
– Что? Много писанины? – спросил я, застав ее погруженной в какие-то бумаги. – Оттого, наверное…
– Да, я это заметила, – опередила она, не дав даже докончить мне свою мысль. Так что мои тайные намерения вступить в диалог и тут не оправдались: по законам женского любопытства за этим должно было последовать еще что-то. Но мне показалось, что она осталась абсолютно равнодушной к моему открытию, что в какой-то мере не могло не затронуть мои чувства, хотя и чисто платонические.
Ну, что ж, мы уже договорились, что все это только «мое» и «во мне»…
… А пока я лежу под капельницей, втайне проклиная сестру за то, что она так рано «впрягла» меня в эту нудную процедуру. Теперь мне остается только ждать утреннего обхода, ни встретить, ни проводить ее до угла не получится. Ждать – всегда долго! Хорошо, что сосед, к тому же мой земляк, к которому меня накануне подселили, в какой-то мере снимает мое напряжение, желая преподать урок внутреннего распорядка в самой кардиологии.
– Остерегайся, – предупреждает он, – случайно разместить на подоконнике что-либо лишнее, особенно из продуктов. Наш врач этого не любит…
Как я понял из его рассказа, сам он попался за обедом прямо в палате и получил свою порцию нагоняя.
– Мне это хорошо известно, – успокаиваю я его, давая понять, что не намерен нарушать установленный порядок, и для пущего подтверждения своих слов резюмирую: – Все правильно! С продуктами удобнее и надежнее иметь дело там, где это положено – в столовой…
…Сегодня воскресенье. Стрелки часов движутся к полудню, в палатах тихо и в коридоре никого не слышно. Против обыкновения нынче даже техничка не заглянула в палату, постукивая шваброй. Открывая глаза, я только и вижу пустую кровать напротив с небрежно брошенным на нее полосатым матрацем из какого-то грубого материала да белую, как сама кровать, полированную тумбочку, единственный металлический жесткий стул – вот вся обстановка, что меня окружает.
Мое физическое состояние, говоря медицинским языком, считается удовлетворительным, а вот душевное?..
Мой сосед накануне выписался. Я знаю, что моего лечащего врача тоже не будет – ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра… Вчера во время вечерней прогулки кто-то поделился своей осведомленностью:
– Завтра наш врач куда-то уезжает, – заметил он как бы между прочим. – Сказали, что на какой-то семинар.
От этой вести мне почему-то стало грустно и… одиноко. Я почувствовал себя брошенным, и с той самой минуты, как ни пытаюсь, никак не могу избавиться от этого гнетущего состояния, переключить свой мозг на вещи более занимательные, обрести покой. Я то ложусь на кровать, то соскакиваю, словно ошпаренный кипятком, то по привычке подбегаю к окну, странно ощущая себя в этих четырех стенах и одновременно где-то далеко-далеко, где проходит этот самый семинар, до которого мне при других обстоятельствах не должно было быть никакого дела…
А на улице обычная суета: где-то стучат чем-то тяжелым по непонятному предмету, скорее всего, отбивают застывший бетон. А вон там, напротив, почти на проезжей части узкой асфальтированной дороги, устроившись на низенькой табуретке, какой-то гастарбайтер примеряет что-то на фундаменте огромного особняка. Он уже второй день там и уже успел обложить плиткой треть фундамента. А вон тот, из местных, прихватил два кирпича, в каждую руку по одному с большой кучи, вываленной рядом с домом. Из соседнего двора выкатила легковая машина с прицепом, груженным разным строительным инвентарем. Небольшую горку облепила детвора. Она гоняет здесь на велосипедах и роликах. Какой-то шалопай, в красной выцветшей футболке, умудрился неведомым чудом устроить на раме такого же сорванца в измятой раздувающейся на ветру серой рубашонке. Одному богу весть, как этот второй там держится. Внешне кажется, что он не только не испытывает ни малейшей неловкости от своего неудобного положения, но, судя по сияющей физиономии, весьма даже доволен. Мальчишки уже намотали несколько кругов мимо человека, занятого кладкой плитки, но тот всего этого не замечает, он увлечен своим делом.
Вся эта идиллия меня тоже нисколько не интересует. Я ложусь на кровать, закинув руки за голову, уставившись в потолок. Из головы никак не выходит вчерашняя весть. «Значит, ее не будет..». С этой мыслью я уйду на отбой, с ней мне придется проснуться утром, провести и этот день, и следующий. И неизвестно, сколько продолжится это самое мое внутреннее буйство. Когда долго думаешь об одном и том же предмете, мыслями и душой начинает овладевать тягостное чувство безысходности, тоски и одиночества…
– Теперь я буду вас долечивать, – мой слух едва улавливает незнакомый, хотя и приятный голос, инстинктивно протягиваю руку, чувствую, как ее сжимает лента тонометра… пожелание скорейшего выздоровления. Все вроде бы как всегда. Да вот только как быть с этим чувством растерянности и потерянности?..
Оксана
