Встречаются на автостоянке, подъехав в одно время.Постояли у белой плиты на солнце, положилипо камешку.Поехали выпить кофе. Посидели, поговорили о детях,о делах.Почему-то больше вижу ее: высокая,уверенная в себе,черный деловой костюм, прическа каре…Дай бог, чтобы так было.
Сад
Его сердцем – красным, розовым белым —была клумба с пионами между умывальникоми красной смородиной. Пионы! Почти невыносимыев своем одуряющем складчатом тяжелом роскошестве,будто восточные красавицы в юности, которые ещечерез несколько лет оплывут под грузом сладкойпышности и станут вовсе невыносимыми.В цветах и травахсеверных стран есть своя густая полнокровность,почти как в субтропиках, – из-за обилия влаги,и в них самих, и в световой атмосфере вокруг, нос всегдашним сквозняком близкой осени с изнанки,и оттого с меланхолией и интравертностью,подкарауливающими у забора,как покосившийся дачный сортир.Головой этого сада – был двуэтажный зеленый домпод серой шиферной крышей. А мозгом,конечно же, завихрение пространствав районе подушки над кроватью деда, между окном,куда поплевывает и сморкается июньский дождик,и дерматиновым стулом, с пособиями по садоводству,газетой, в промежуточной стадии между покупкой игорчичниками, и темным пузырьком с валидолом.Его запах, знак советской старости, – всегда стоялв этой комнате, и обозначал для меня-подростка то,чего в моей жизни – не будет! И я сделаю все,чтобы этого убожества… и т. д. Когда я сейчаспью валокордин, то открываю еготолько на балконе. Ах, эти каплироссийского пенсионера и совкового неврастеника!Моросящий химический дождь над теплойгладью воды из-под крана в бокале для виски…В окнах веранды висела гладкая сквознаяшпалера сирени, ее на всякий случай имитировалиполотняные грубо-кружевные занавески, шелестяна жарком сквозняке над круглым обеденным столомс бабушкиными кисло-сладким мясом, картофельнымиблинами и – бидоном кваса, который я привезна руле велосипеда по горным тропинкам Шотландии,не расплескав ни капли, хотя за мной гналисьдве саблезубые дворняги, всегда поджидавшиена повороте у последней лужи на краю оврага.Их послал тот самый король, безжалостныйк врагам, он так хотел узнать тайну кваса,что погнал бедных пиктов к скалистым берегамдачного кооператива «Нефтегазоразведчик».У крыльцаогромный куст жасмина осыпался в ржавую бочкус талой водой. Его лепестки, как коллекционныебабочки – они сохраняли, кажется, даже слабыйманерно-тонкий запах – обнаруживалисьчерез несколько лет между страницамериканского фантастического рассказав журнале «Химия и жизнь» (Он и сам по себебыл экзотическим цветком, мичуринскимгибридом – вырождающегося позитивизмас интеллектуальной живостью, в очень северномцензурном климате…) Та же страница,что и позапрошлым летом после обеда,и на том же древнем диване, вспучившемсяот дачной сырости… Диван переехал в начале 60-хиз коммуналки на Старом Арбате. Дачи – это былочто-то вроде домов престарелых для мебели.Пенсионеров имперско-мещанского уютавытеснил в городах дешевый конструктивизм.А потом сменилась мода – и онипотянулись обратно… Животом этого сада была клубника:пухлое, но крепкое, темно-алое крапчатоеблаженство. Короткое, будто зрелость междузеленой инфантильностью и серой гнилью старости.Несколько недель в июле – пышный развал, пляждля тициановских красавиц, обгоревших на солнце…выпавшая из кармана школьника колоданепристойных картинок из серииботанической эротики «Разросшееся цветоложе»(термин в пособии для садоводов-любителей)…Но вскоре – опять анабиоз, на черных торфяныхперинах, среди замерзающих лужи каменеющего снега.Зимой, когда сад в спячке, со спины —через забор, со стороны рабочей слободки, —оттуда, из полувраждебного-полууслужливогомира «деревенских», с кем летом мы играемв расшибалочку и поем дворовые песни, появляютсяих отцы: Моргунов Муромец, Вицын Поповичи Добрыня Никулин, в непробиваемых ватникахи с палицами-монтировками в задубевших рукавицах.Проваливаясь под наст, как псы-рыцарии фашистские «тигры», валят к дому. Выламываютзапястья замков, бьют очки стекол веранды – и рыщутв пещерах заколоченного дома, топча валенкамияблоки, разложенные на полу на газетах,и – находят: флакон одеколона и полпачки сушек,заблаговременно оставленные в буфетена этот случай…Между темв боковых чуланчиках под крышей, в огромныхтолстостенных стеклянных бутылях, величинойс античные глиняные кувшины, мирно дозреваетвишневая наливка, терпкая и вязкая,с культурным слоем хмельныхягод на дне, я ими объедалсятайком от взрослых лет в 13… Голосом сада был стук падающих яблок, под вскрикискорых поездов, содрогание товарняков на стыкахи уханье дальней танцплощадки в ночи.Но сердцем этого садабыли пионы – красные,как внутренняя ткань речи.
Из книги «Средиземноморская нота» (2002)
Кумран
Из цикла «Источник в винограднике»Версиячто Иоанн Крестительсидел во главе стола собранийв Кумране – на белом холмемежду отвесными скаламидо сих пор не воплотившегося —самодостаточного в своей ясности – ожиданияи Мертвым морем горящим как тело мирас которого содрали кожу —эта догадка не противоречитощущению когда прикроешь глазаи закинешь голову Ессейские братья и сестрыстекались к центру общинысо склонов горкак зимние потоки —в бассейны подземных водных хранилищКумран – если судить о человеке по
