— Ай да мастер!.. Где же ты достал глину?
— В доме. Я раскопал палочкой землю и нашел много глины.
Робен осмотрел ямку, вырытую сынишкой, пошевелил в ней тесаком и действительно нашел там настоящую глину.
— Ну, дети, — весело сказал изгнанник, — завтра у нас будут превосходные лепешки из кассавы.
— Из кассавы! — воскликнули мальчуганы. — Папа, да откуда же ты возьмешь?
— Неужели их напечет мой глиняный пастушок? — спросил Шарль.
— Нет, мой милый, но твой пастушок надоумил меня, как их испечь. Вот ты сейчас увидишь.
Робен вырыл глубокую яму, накопал глины, замесил ее, тщательно растер и вылепил из нее большой круг, причем долго хлопал по нему руками, чтобы сделать глаже его поверхность.
— Теперь давайте сюда дрова, я буду обжигать свое блюдо, а если оно треснет, то завтра сделаем другое и высушим его на солнце.
— Понимаю! Понимаю! — вскричал Андрэ. — Вы хотите сделать из глины лист, или противень для выпечки хлеба. Так ведь?
— Совершенно верно. Я удивляюсь, как это краснокожие и негры не додумались до такой простой вещи, а употребляют железные листы, без которых можно обойтись.
Казимир в удивлении таращил глаза и бормотал:
— О, эти белые!.. Чего только они не придумают!
Блюдо обжигали сначала на самом легком огне, потом все жарче и жарче; через несколько часов оно было совершенно готово и вышло довольно гладким, хотя и с небольшой трещиной.
Лепешки испеклись превосходные, румяные, вкусные. Дети были в восторге, а равно и Андрэ, дождавшийся наконец настоящего хлеба, по которому он давно уже тосковал.
Это была настоящая победа. Теперь беглецы имели возможность сделать себе из глины всю нужную посуду.
Госпожа Робен и Анри под руководством Казимира занялись приготовлением большого запаса маниоковой муки, а Робен и Андрэ продолжали расчистку засеки. Все место около дома было приведено в порядок. Поговаривали о том, что можно будет собрать немного какао и кофе, а еще устроить загородку для животных и птиц, которых можно будет приручить. Казимир предложил свои услуги, и от него ожидали многого.
Первый зверь появился в усадьбе, когда для будущей загородки еще не успели вбить ни одного кола. Никто не ожидал такого странного животного, и первое время никто не думал, что от него может быть какая-нибудь польза. Вскоре, однако, зверь оказался таким занимательным и так понравился детям, что они выпросили для него права гражданства на засеке.
Поймал зверя Андрэ, и совершенно случайно. Однажды утром парижанин пошел на маниоковое поле один, без Робена, который остался дома плести веревки из волокон арумы. Зоркие глаза Андрэ увидали на вершине одного из деревьев-пушек какую-то неподвижную серую тушу.
«Это не обезьяна, — подумал он. — Обезьяна уж давно бы убежала, завидев меня, а этот зверь не двигается. Странно».
Андрэ подошел к дереву. Животное, обхватив всеми четырьмя лапами ветку, по-видимому, крепко спало. Андрэ покачал дерево. Животное не шевельнулось. Он покачал еще сильнее. Зверь и не думал просыпаться.
«Вот так чудеса! — подумал парижанин. — Что за зверь такой необыкновенный? Точно чучело, набитое соломой и привязанное к ветке железной проволокой. Но постой. Уж я тебя разбужу».
Он взял тесак и принялся рубить дерево, которое скоро повалилось на землю, но зверь так и не проснулся и не выпустил ветки. Андрэ бросился к зверю, собираясь поймать или убить его, но тот еще крепче ухватился за ветку и жалобно простонал: «Ай-ай!»
Парижанин отсек от дерева ветвь, за которую держался зверь, и потащил ее волоком к хижине. Зверь временами жалобно стонал и еще крепче впивался в ветку. Подходя к дому, Андрэ еще издали закричал детям:
— Друзья мои! Бегите скорее сюда! Какого я вам зверя тащу!
Дети кинулись парижанину навстречу, и скоро послышался их звонкий, веселый смех. Робен оставил свою работу и подошел тоже, а за ним приплелся и Казимир.
— Что это ты такое нам притащил, любезный Андрэ?
— А я и сам не знаю. Определяйте сами, ведь вы ученый.
— Это ленивый баран, — сказал Казимир.
— Да, действительно, это знаменитый аи-тихоход, или ленивец, питающийся исключительно листьями дерева-пушки. Для того, чтобы влезть на дерево, тихоходу нужны, по крайней мере, целые сутки, и, раз взобравшись, он уже не слезет с него, пока не съест все до последнего листика и не обгложет
