продовольствия.
Уже три месяца Стрелков ждал со стороны карателей решительного штурма. Ждал как повода для ввода миротворческих сил российской армии, ждал, как возможность нанести противнику неприемлемые потери. Штурм Николаевки показал, что рассчитывать на это не стоит. Не было никакого штурма — было безжалостное уничтожение мирного города артиллерией и авиацией, и зачистка. Для оставшихся в Славянске жителей такой способ «штурма» был равен смертному приговору.
Попав в полное окружение стали подсчитывать оставшиеся боеприпасы. К тому времени почти все свои мины славянский гарнизон расстрелял в ожесточённых боях под Ямполем и Николаевкой (около 1000 штук). Ещё 400 мин было уничтожено удачным попаданием украинской артиллерии 8 июня. В итоге на 11 миномётов осталось всего по 5–6 мин на ствол. К двум оставшимся на ходу «Нонам» (третья вышла из строя окончательно) имелось всего 60 снарядов, к двум исправным танкам Т-64 — 40 снарядов. Имелось 3 БМП, 2 БМД, БТР-Д с установленной ЗУ-23—2. Но и к ним ощущался дефицит боеприпасов. Мало было гранатомётов и ПТУР. Да и те, что имелись, были с украинских складов с просроченными сроками хранения, что самым губительным образом сказалось при обороне Николаевки. Более-менее нормально было с боеприпасами к стрелковому оружию, но автоматами нельзя остановить танки.
Деблокирующего удара извне ждать также не приходилось — в Горловке и Донецке просто не было таких сил, что смогли бы пробить кольцо окружения и разблокировать Славянск. Вопрос стоял просто: или отдать город или сидеть в осаде до последнего и погубить тысячи его защитников и мирных людей. При этом в любом случае сдача славянских позиций неминуемо означала потерю значительного пространства с массой дружественного для ДНР населения.
По словам Стрелкова Москва была категорически против оставления города, по-прежнему обещая, что помощь вот-вот подойдёт. Весь июнь Стрелков ждал выполнения этих обещаний и ничего не дождался. Его доводы о бессмысленности сидения в Славянске без помощи «Большой земли» пропускались мимо ушей. А после того, как в конце июня из Славянска были отозваны все российские журналисты, к Стрелкову окончательно пришло понимание — его и наиболее боеспособных идейных бойцов просто приговорили героически умереть. После гибели Славянска скорее всего немедленно бы поднялась целая информационная волна — дескать дальнейшее вооружённое сопротивление бесполезно, хватит кровавых авантюр и Донбассу надо возвращаться обратно в состав Украины.
Утром 4 июля решение было принято. Прорыв. Причём как можно скорее — в тот же день, в 23 часа. Это позволяло до минимума сократить опасность утечки информации. Даже вечером 4 июля, когда из Славянска в Краматорск ушёл весь тыл и госпиталь, основная масса бойцов ещё пребывала в неведении. Провожая госпиталь медперсоналу было заявлено, что гарнизон остаётся в Славянске до конца, прощайте, помните нас…
Отход было решено организовать в два этапа. Сначала ополченцы пробивались в Краматорск, где кольцо окружения пока было неплотным, а затем вместе с местным гарнизоном выходили дальше на юг: к Горловке и Донецку. К Мозговому в Лисичанск пробиваться было бесполезно — в районе Ямполя находилась сильная группировка украинских войск, пробиться через которую славянский гарнизон был не в силах.
План предусматривал отвлекающий удар силами бронегруппы по блокпосту № 5 украинских войск на стеле Славянска, в то время как основные колонны должны были уйти полями.
В 11 утра Стрелков вызвал к себе единственных оставшихся в городе корреспондентов «Лайф-Ньюс» и дал им «горячее» интервью. Он прямо обвинил Россию, что она не хочет помочь русским Донбасса воссоединиться со своим народом. «Мы будем сражаться, но нам очень нужна помощь» — закончил он.
После ухода журналистов Стрелков вызвал к себе коменданта города и приказал строить третью линию обороны уже непосредственно в самом Славянске, вокруг здания СБУ. Только за два часа до выхода Стрелков собрал совещание командиров и начал его со слов о том, что в связи с невозможностью удерживать Славянск и необходимостью защитить Донецк этой ночью мы выходим. Держался он строго, с выправкой, говорил чётко, грамотно, демагогию не разводил. Сразу и без обиняков предупредил — жертвы при прорыве неизбежны. Далее всем комбатам и ротным были указаны точное время и место сбора в колонну на марш, отданы отдельные приказы о создании групп флангового прикрытия колонны. В глубине души все уже ждали от Стрелкова нечто подобного, поэтому на совещании никто не задавал вопросов. Беседа перешла к уточнению численности бойцов, снабжению транспорта топливом, учёта имеющегося оружия и боезапаса. Всего насчитали 1824 бойца плюс семьи.
Для такого каравана с массой гражданских требовалось значительное количество топлива и машин. Из-за нехватки горючего и механических поломок пришлось бросить некоторую часть бронетехники. В Славянске, Краматорске и Константиновке были оставлены легендарная «Нона» с неисправной ходовой частью, «раскулаченный» на запчасти Т-64БВ, памятник ИС-3, инженерная машина ИМР-2 и штабель неисправных противотанковых ракет, которые позже украинское ТВ с гордостью демонстрировало в качестве трофеев. Все мобильные телефоны самого Стрелкова и командиров ополчения остались включёнными на своих КП, чтобы СБУ не смогло отследить их перемещение.
Рядовые ополченцы были оповещены о прорыве за час до выхода и испытали настоящий шок. Ведь подавляющая часть бойцов была местными жителями, для них сдача города означала оставление на милость карателей родных очагов и отеческих могил. Только авторитет Стрелкова сохранил дисциплину. Люди верили ему безоговорочно.
Для выхода была выбрана единственная плохонькая просёлочная дорога в небольшом коридоре между захваченной Николаевкой и украинскими
