Тонкости, сложности и мои переживания, моё трагическое ощущение происходящего в России и с Россией их, разумеется, не интересовали. Никакие тонкости и сложности в вопросе с Россией сейчас не подразумеваются и даже не допускаются. Для моих собеседников про нас всё ясно, и ответы мои им не понравились, как и тогда журналистам в Цюрихе.
Но такой глупой, грубой и бессмысленной однозначности тогда всё же не было.
И ещё у меня случился неожиданный разговор с одним венцем.
Типичный венский мужчина лет пятидесяти-шестидесяти в тёплое время года обычно одет в хороший, чаще всего чёрный, мятый пиджак, светлую, чаще белую, сорочку и хорошие, давно не помнящие утюга брюки, иногда джинсы. Обут в отличные, не новые туфли или ботинки. В руках у такого жителя Вены всегда потёртый дорогой портфель, а также пара газет и журнальчик, сложенные вдвое. Такой мужчина невысок, но и не низок ростом, с крупной головой, взъерошенными волосами, на носу у него хорошие или очень хорошие очки… Чаще всего он к тому же тонкорук, тонконог и имеет крепкое округлое пузцо.
Такой венец выглядит независимым, умным, ироничным. Он похож на редактора журнала или любимого студентами профессора, хотя вполне может быть представителем фирмы, выпускающей моющие средства, или продавцом стройматериалов. Такой человек много проводит времени в беседах с похожим на него мужчиной в каком-нибудь кафе. Он аппетитно ест, аппетитно пьёт кофе, очаровательно курит, он даже читает меню так, что у наблюдающего за ним просыпается аппетит.
Мне всегда такие персонажи казались людьми содержательными, интересными, обладающими глубоким собственным мнением и взглядом. И вот такой человек поздно вечером совершенно неожиданно обратился ко мне в кафе, после того как услышал, что я говорю по-русски по телефону. Он попросил разрешения подсесть, я позволил. Попросил разрешения закурить… Кстати, в Вене, несмотря на запрет, курят практически везде. Я позволил ему закурить. И тогда он мне задал вопрос, чем я занимаюсь и что я делаю в Вене. Я ответил. У него поднялись брови, так как быть участником Венского фестиваля в сознании любого венца – это очень и очень круто.
Но у него определённо не вязались мой вид, причина моего пребывания в Вене и то, что я русский из России. Он выдал мне весь набор самых ожидаемых, типичных и хрестоматийных вопросов. Ответов он не слышал и не слушал, ему они были, в сущности, не нужны. Однако после ряда вопросов о Путине, Украине, Крыме он неожиданно задал вопрос, почему и за что мы в России притесняем геев.
Вопрос был для меня неожиданный, и я задумался, а потом задал ему встречный вопрос: «А вы гей?» Реакция его была следующая: он слегка оттолкнулся от пола ногой, его стул со скрежетом подвинулся назад, он вскинул обе руки вверх и сказал: «Что вы, что вы! Нет-нет! Ни в коем случае!»
Тут мне стало так смешно! Я не удержался и стал смеяться в голос. Мне стала видна вся глупость, типичность и несамостоятельность этого столь независимого, словоохотливого, хорошо одетого, любящего поесть и выпить и, конечно же, любящего себя венского жителя, который, наверное, каждый день, глядя в зеркало, радуется тому, что он настоящий европеец.
Поверьте, я не рассердился, у меня не было никакого раздражения, мне просто стало смешно.
В субботу лечу в Москву играть спектакли. Потом любимый Ярославль, потом заеду в Плёс, потом – спектакль в Иванове. Дальше Владимир, Рязань, Калуга… Хоть бы с погодой повезло!
Вчера утром летел из Калининграда в Москву, но перед вылетом испытал то, что называется нелюбимым мною иностранным словом стресс.
Дорога в аэропорт в Калининграде для меня как для кого-то дорога на работу или учебу. Я её знаю досконально. Знаю, сколько она займёт времени утром, в будни и сколько – в выходной, знаю, сколько она займет днём или вечером. Утром в выходной это максимум шестнадцать минут, в будни – максимум двадцать пять.
Это, конечно, приятно по сравнению со столицей: выходить из дома за полтора часа до вылета и ехать не торопясь. Мне нравится приезжать не то чтобы впритык, но и не сильно загодя. Жаль, конечно, что калининградский аэропорт находится в состоянии бесконечной реконструкции и всё время претерпевает какие-то дурацкие метаморфозы. Но мне нравятся люди, которые работают у нас в аэропорту. Многие меня знают уже много лет как очень регулярного пассажира. В общем, мне нравится всё, что связано с дорогой в аэропорт, с тем, как из Калининграда вылетать, хотя прилетать в Калининград мне нравится существенно больше.
Вчера я приехал в аэропорт за час до вылета, дождался своей очереди к стойке регистрации, подал паспорт, поздоровался и пошутил с барышней за стойкой и стал ждать свой посадочный талон, поставив чемодан на ленту. Но вскоре я увидел, что у барышни лицо стало озадаченным, она минуту напряжённо смотрела в экран, а потом сказала, что меня нет в списке пассажиров. Я снова пошутил, сказал, мол, где-то затерялся. Она ещё минуту смотрела в компьютер, а потом снова сказала, что меня категорически нет в списке пассажиров на этот рейс. Также меня нет в списке пассажиров на следующий рейс и на вечерний рейс тоже. Я всё равно попытался пошутить, хотя мне было уже не до шуток: вечером меня в Москве ждала публика.
В итоге выяснилось, что мой билет куплен не на шестое июня, а на шестое июля. До вылета самолета оставалось сорок пять минут.
По билету на шестое июля я не мог лететь шестого июня, так мне объяснили. Билет можно было сдать или не сдавать, но в любом случае следовало купить новый. Я помчался в кассу, где стояла и сидела очередь. До вылета оставалось сорок минут. Я взмолился, и очередь очень легко, без раздражения меня пропустила.
