Из-за всех этих дорог, переезда и усталости совершенно сломал сутки и до четырёх утра не мог уснуть. Не спал и смотрел, и смотрел в окно. Наблюдал беспрерывную смену света в небе и соответственно на чудесном озере Онего. Никак не могу описать то, что видел. Для меня такое небо и такая вода непривычны. Это совсем не наше сибирское небо, это не небо над Балтийским морем, не небо над тёплыми южными морями. И вода в этом великом озере совсем особенная, точнее, её цвет. А как описывать особенное? Надо подумать, пожить и привыкнуть. Только тогда и удастся хоть что-то как-то описать.
После спектакля поеду в Питер, чтобы улететь самолётом в Москву. Ещё одну ночь проведу в машине, снова полюбуюсь карельской июньской белой ночью. В каком буду ехать состоянии и настроении, пока не знаю. Думаю, что буду усталый и счастливый. Хотелось бы ехать с улыбкой, с какой уезжал после премьеры «Гамлета» Юрий Деточкин в фильме «Берегись автомобиля». Правда, он уезжал в тюрьму, а я поеду к отдыху.
Сегодня после спектакля расстанусь до августа с моим маленьким коллективом, буду по ним скучать. Во-первых, привык, во-вторых, уважаю их очень, в-третьих, они дали мне в этом сезоне много возможностей ими гордиться, а в-четвёртых, мы работаем вместе, и этим всё сказано.
Сегодня посмотрел выступление Жванецкого на нынешней церемонии «ТЭФИ». Выступление целиком удалили из записи, однако его можно найти в сети. Пребываю в подавленном состоянии – не из-за самого выступления и даже не из-за того, что его вырезали, нет! А только из-за лиц в зале. Вот где был мрак!
В 2005 году, десять лет назад, моё выступление на «ТЭФИ» не состоялось вовсе. Меня пригласили выступить как раз вместо Жванецкого, который традиционно дарил «ТЭФИ» своё выступление, а в тот раз не мог. Я текст написал и послал организаторам. Они решили, что такое выступление неуместно. Правда, мой текст неожиданно для меня и для организаторов прочёл на церемонии, как запомнил, Михаил Козырев, которому я его показывал и с которым обсуждал. Текст был посвящён перерождению телевидения. Тогда это перерождение стало страшно видимым, особенно после беды в Беслане. Текст был не смешной, горький… Ничего особенного, как мне казалось. Его не захотели – ну и ладно.
С Жванецким случилось иначе. Совсем!
Михаил Михайлович Жванецкий, конечно, мастер и человек такого масштаба и уровня, что не обязан согласовывать и визировать свои выступления заранее. Его участие в любой церемонии и мероприятии – это честь мероприятию и подарок всем участникам. Он заработал себе такое право своим безупречным путём в профессии и жизни. Авторитет его бесспорен, и на телевидении он не чужой человек. Он имел право говорить то, что сказал, как великий автор и как человек не со стороны.
Я знаком с Михаилом Михайловичем много лет – уже пятнадцать. Мне посчастливилось видеть его выступления в разных городах, на разных мероприятиях и концертах. Я видел его перед выступлениями и после. Видел его волнение перед выходом на сцену, видел его радость после… И мне довелось видеть его неудовлетворённость выступлениями тоже. Он никогда не выходит на сцену формально. Никогда!
Представляю его волнение перед выступлением на нынешнем «ТЭФИ»…
А чего он ждал? Чего он хотел? На какую реакцию рассчитывал?
Уверен, что он ждал дружного смеха в зале. Смеха понимания и узнавания, смеха профессионального сообщества, которое готово, а главное – способно узнать себя в написанном, узнать и посмеяться.
Узнавание и понимание случилось. Смеха не произошло. Почему?
Всю жизнь Жванецкий верил в умного человека. Во многих его текстах, интервью и высказываниях эта вера внятно озвучена. Он свято верит в то, что человеческий ум прекрасен, и ум как таковой спасает человека, в каком бы обществе он ни жил. Для Жванецкого умный человек по определению прекрасен и свободен.
Он всегда адресовал своё слово умным людям и всегда получал в ответ смех понимания.
На «ТЭФИ» он получил в ответ холодную, гробовую тишину понимания же.
В том, что в зале «ТЭФИ» сидели умные люди, я не сомневаюсь. В том, что они понимали всё, что говорит Жванецкий, тоже не сомневаюсь. То, что он говорит правду и говорит смешно, они, без сомнения, слышали. То, что он свободен и смел, наверняка оценили… Но молчали.
Лица в зале, почти сразу после начала его выступления, потеряли улыбки и стали отрешёнными. Собравшиеся сидели, как бы ничего не слыша, или будто Жванецкий говорил не про них и на непонятном языке.
А блестящий, смешной, точный, прекрасно исполняемый, едкий текст звучал в безмолвии, разбиваясь не о непонимание, не о страх, а о полное отсутствие самоиронии.
Самоирония – это главный и ярчайший признак свободы. Её в зале не было вовсе. Свободы!
Великий Михал Михалыч ошибся в том, что полагал и, надеюсь, будет полагать, что умный человек по причине своего ума способен на самоиронию, а стало быть, на проявление свободы. Я хочу, чтобы он оставался в этой уверенности, но не в ситуации, когда перед ним люди, делающие наше сегодняшнее телевидение, и когда перед ним они и только они, когда они все вместе.
В зале сидели разные телевизионные люди, умные, дерзкие, опытные, много знающие, известные, весёлые, строгие, остроумные, недобрые и добрые, тонкие и категоричные… Разные! Но несвободные. Без самоиронии, но с корпоративной и крайне избирательной глухотой.
Жванецкий, написав то, что написал, и выйдя на сцену «ТЭФИ», переоценил ум как таковой и ошибся в своей вере в homo sapiens.
