Письма к Олафу Броку. 1916–1923

которая давала бы такую потрясающую картину того, что происходит в России[761]. Хотя всюду чувствуется, что Вы писали кровью Вашего сердца, все же ни минуты спокойный, желающий быть всегда retf?rdig [762] тон не покидает Вас. Вы честно, sine ira[763] изображаете то, что сами видели – раны, в которые сами вкладывали персты. Поэтому Ваше осуждение столь убийственно. Никто до Вас не ограничивал своей задачи духовною областью, что собственно наиболее важно. Оттого-то Ваша книга наиболее поучительна для понимания творящегося на Руси. Даже промышленности и сельского хозяйства Вы касаетесь, так сказать, с духовной точки зрения.

Вы избрали себе благую честь: вывести наружу то, что является causa causans[764], все, от чего и остальное гибнет. Но в Вашей книге и утешение: Вы говорите, что насилие, ложь, шпионство, доносы [неразб. – ред.] не останутся. Вы подмечаете признаки неизбежности конца нынешней системы. Только Вы Вашею любовью могли разобраться в этом!

Очень мило Вы относитесь к эмиграции, котор.[ой], очень часто не без вины, здорово влетает отовсюду. Утешительные вести вы даете молодежи, учащейся за рубежом: ее примут с распростертыми объятиями. Имейте, однако, в виду среди нее массы черносотенных организаций. Будут ли такие молодые люди очень ценным приобретением для будущей России? С не меньшей благодарностью беженцы прочтут 2 абзац стр. 94. Это самое больное место отношений с Нансеном[765] – по недоразумению, я должен оговорить. Тем не менее, Ваши слова будут особенно дороги им.

Как идет сбыт книги? Когда появятся переводы? Эти вопросы очень волнуют меня.

Хотя Вы видели все сами и описали, все же я Вам буду посылать все, что мне будет попадаться из области суждений о России. Никольский[766] перешлет Вам (просьба вернуть

мне

) то, что записано было в Париже со слов двух москвичей, служащих в городском управлении. После получите обещанную мне серию статей в The Scotsman[767].

Крепко обнимаю Вас и деток, целую ручки дорогой Нины Ивановны.

Всем сердцем Ваш

Гулькевич

Как я только успел окончить мое послание, я получил прилагаемое письмо Ник.[олая] Ив.[ановича] Астрова[768], бывшего (в период Временного правительства) Моск.[овским] гор.[одским] головою. Он пишет статью о городском хозяйстве в каком-то издании Carnegi[769]. Часть материала собрана для него в Петрограде, но цензура не выпустила бы его из России. Нельзя ли – если это не очень стеснит его – попросить Ив.[ана] Ив.[ановича] Вульфсберга [770] (следовало бы в le cas echeant[771] направить ему прямо прилагаемое письмо), быть может, он мог бы получить и доставить Вам в Кристианию эту справку. Извиняюсь за новые причиняемые хлопоты и заранее благодарю, буде Вы признаете возможным помочь Н. И. А.[772]

Приложение 1 Телеграмма К. Н. Гулькевича министру иностранных дел правительства в Омске. (Без даты)

Ваша телеграмма № 480 получена.

Большевистский переворот застал в Швеции у власти коалиционное либерально-социалистическое Правительство Эдена – Брантинга, сменившее осенью 1917 года нам недружелюбный кабинет Свартса. Новое Правительство не признало большевиков. Продолжаю считать мои полномочия сохраняющими силу, ибо согласие на назначение нового представителя никем не испрашивалось, Правительство поддерживает с большевиками лишь деловые отношения. Последние исчерпываются паспортными вопросами, стараниями установить товарообмен. Большевики сулили чай, медь, смазочные масла. Торговля не наладилась, ограничивается обменом незначительными партиями.

Удаление русских войск с Аландских островов вызвало попытку более тесного сотрудничества Шведов с большевиками. Таковая завершилась обоюдным неудовольствием, более не повторялась. Мне было легко после Вашей телеграммы официально возобновить не прекращавшихся сношений с Министром Иностранных Дел.

Общественное мнение встретило большевистский переворот радостными надеждами на скорейшее окончание войны, влияние которой здесь сказывается тягостно на продовольствии, доставке сырья, общем вздорожании. Правые и националисты радовались крушению мощи России, в которой привыкли усматривать угрозу соседям. Либералы воздерживались высказываться столь определенно. Социалисты – единственная шведская партия неизменно сочувствовавшая Русскому народу, отнеслась враждебно к октябрьскому перевороту, видя в торжестве большевиков удар демократии и социализму. Отколовшееся от партии незадолго левое крыло младосоциалистов яро выступило за большевиков, оказавшись в неожиданном единении с крайними правыми.

Распространение большевизма на Финляндию, расхождение между возвышенными идеалами и жизненной действительностью отвратили от большевиков самых снисходительных заступников, кроме младосоциалистов. Даже консерваторы, считая ослабление России достигнутым, опасаясь усиления немцев в Балтике, охладели к большевикам.