верить не думали, известна нам была с самого начала. С того времени, как только он раскрыл рот, а то смеяться над нами все будут. Его авторитет максимально используем в своих целях, — угрюмо заявил Пётр Егорович.
Беду они застали в отделении, когда он наводил порядок у себя в тумбочке.
— Сергей, — окликнул Беду Пётр Егорович, — оторвись от своего дела, — подойди сюда?
Беда, увидал стоявших в дверях начальников, быстро подошёл к ним.
— Я вас слушаю Пётр Егорович, что мне можно собираться в изолятор?
— Собирайся, но только не в изолятор, а к начальнику. Пойдёшь к нему на аудиенцию. Распишешься в постановление на твоё взыскание. Благодаря нам с Иваном Ивановичем, избрали для тебя самоё лёгкое наказание. Лишение ларька на месяц. Но смотри у меня на будущее. Если что сам лично отведу тебя в карцер. Выручать уже никто не будет, — понял?
— Понял Пётр Егорович. Спасибо вам, за отеческую заботу обо мне. Я постараюсь вас не подвести.
— Ладно, иди. С тобой всё ясно, — отмахнулся от него Кольцов.
…Вскоре, Беда сидел на стуле перед начальником колонии, который, не отрывая головы от лежащих перед ним бумаг быстро, что — то записывал. Напротив Сергея надменно улыбаясь, сидел франтоватый Кум Фенюшкин. В кабинете стояла такая тишина, что скрежет пера авторучки выводимых букв, разносился по всему помещению.
Когда начальник оторвался от своей писанины, он снял с себя роговые очки и с любопытством посмотрел на колониста.
— Так значит, ты и есть пресловутый Беда? — спросил он у него.
— Это за что мне такие почести, я не так знаменит, чтобы меня так называть. Мой девиз: «Скромность, скромность и ещё раз скромность»!
— Ну, а как — же прикажете вас называть? — окунул в помои самого, что ни на есть почётного воспитанника нашей колонии, а сам вскарабкался на его место.
— Если в вашей колонии самые почётные люди, такие, как Шамиль, то дела ваши плохи, — изрёк, вздохнувши Беда.
— Это почему же? — нахмурил брови начальник. — Наша колония является самой передовой в области. У нас восемьдесят процентов из числа воспитанников, состоят в активе. По всем показателям мы первый год занимаем лидирующие места, и я считаю, тебе повезло, что ты отбываешь наказание здесь.
— Вы знаете товарищ начальник что я вам скажу насчёт вашего многочисленного и доблестного актива. Толку то, что оттого, что восемьдесят процентов колонистов лычки носят. У нас в городе милиции тоже много, а графика судимых людей каждый год растёт. Здесь порядок устанавливают, не Шамили с активом, а другие люди. И насчёт моего везения вы не совсем правы. Любое наказание это не везение, а жесточайшая кара для воспитанника колонии, — спокойно выдал свою версию Беда.
Начальник от услышанных слов неожиданно вздрогнул и быстро надел на себя очки:
— Интересная у тебя философия. Это что же ты совершил преступление, а тебе орден или путёвку в Карловы Вары давать?
— Я бы конечно Карловым Варам Ниццу предпочёл. Но я не об этом говорю. Меня лишили свободы на три года. Решение суда я бережно храню. Оно у меня в тумбочке лежит. Но в приговоре, ничего не говорится, что меня имеют право в местах лишения свободы принудительно наказывать, лишая самых элементарных норм гигиены, кормить тем, что мой организм не принимает. Ограничивая меня продуктами питания, которые мои родители смогли бы регулярно доставлять их мне в неограниченном количестве. И многое другое, включая и ваши холодные изоляторы с дырами в окнах размерами с арбуз. Если все эти нечеловеческие условия суммировать, то получится, что меня приговорили не к трём годам лишения свободы, а к инвалидности и медленной смерти.
— И какой же ты себе срок насчитал, суммировав нечеловеческие условия, находясь в заключении? — спросил начальник.
— Арифметика здесь простая хоть и дифференциальная. Вот посудите сами, мне дают каждый день перловку или сечку, это верный путь к гастриту. А гастрит приводит к более серьёзным заболеваниям, которые ставят человеческую жизнь под угрозу. Это вам известно. Нормальный человек должен принимать ванну дважды в день и умываться по нескольку раз. Иначе пойдёт педикулёз тиф и прочие поганые болезни, вплоть до холеры.
Кум брезгливо передёрнулся от таких слов, а начальник колонии, закрыв глаза, продолжал слушать монолог Беды.
— А ваши холодные камеры способны наградить человека двусторонним воспалением лёгких или туберкулёзом. И самое страшное, что никто за это не отвечает. А если бы за каждого заключённого заболевшего открытой формой туберкулёза, начальника исправительного учреждения сажали в одну камеру на недельку к этому бедняге. То уверяю отношение бы к нам в заключении было бы бережное. Так — как Человек это самое, ценное на земле существо и мало того, человек является в любом виде народным достоянием страны!
— Хватит гуманитарий, какой выискался, — ударив по столу ладонью, заорал начальник. — Ни в одном законе не написано, чтобы заключённых содержали в люксовых камерах и кормили ресторанным меню.
— А надо бы, — спокойно возразил Беда.
— Ты тут такую ахинею нам нагородил, что мы год будем пережёвывать твою информацию.
— Вы первые начали меня спрашивать, а не я вас. Вот я и выразил вам свою оригинальную точку зрения, которую вы назвали ахиней. Но я вам одно
