на него и на Беду. Дядя Миша лежал на бетонном полу и распевал песню Иосифа Кобзона:
«Главное ребята сердцем не стареть»
Голубь, бегая вокруг него, тормошил дядю Мишу за лацканы военной куртки:
— Миша, вставай ради бога, — некрасиво. Здесь родители к детям приехали, а ты в непотребном виде развалился при них. Попадёт за это и тебе и мне.
Дядя Миша прекратил петь и открыл глаза:
— А это ты Голубь мой сизокрылый, — ласково произнёс он. И тут же внезапно на всю вахту заорал:
— Двести грамм скидывай! Не положено! Это будет сверх нормы! Я соблюдаю уставные нормы! Двести грамм скидывай!
Посетители начали смеяться, догадываясь, кому адресованы эти выкрики. Тётя Таня, не выдержав позора за своего мужа, нагнулась над ним и начала того бить по щекам.
Силу ударов жены на своих щеках он в этот миг не чувствовал, но его оскорблённое мужское достоинство танкиста было донелязи встревожено.
Он приподнял голову и косоглазо посмотрел на жену:
— Ну, Танька, попомнишь ты у меня. Зимнее пальто дошивать тебе не буду. В старом эту зиму будешь ходить, — сказал он с пьяной мстительностью.
Тогда Беда подошёл к нему и попросил встать и идти домой с тётей Таней. Он начал медленно приподниматься с пола, приговаривая:
— Вот Духа я послушаю, потому, что он нечета вам. Он человек высшего пилотажа. Это будущий Чарлз Фредерик Ворт.
Кто это такой ни Беда, ни кто другие не знали, но после этого выступления, дядя Миша с тётей Таней пошли домой.
А Беду Голубь с вахты не отпустил, пока не проверил его на наличие алкоголя.
Беда пришёл в отряд раньше всех. Съёма с производства ещё не было. Он заглянул на обилие продуктов в тумбочке, которые доставил дядя Миша сегодня.
«На праздники продуктов хватит, а там, если письмо до Максима дойдёт, он обязательно приедет, во что — бы то не стало и не пустой. Десятого ноября вся администрация пьяная и добрая будет. Должны и свиданку дать и продукты пропустить. Только бы дядю Мишу не наказали, жалко его. Хороший мужик», — рассуждал мысленно Беда.
Вечером вновь в пролёте Беды был праздник, по поводу нищей амнистии. Всего двух человек амнистировали с колонии. Пришли друзья с других отрядов попили чая, закусывая разносолами, полученными за работу Беды.
В отделение с проверкой заходил Шамиль. Как полицейская ищейка он посмотрел по углам. Увидав в закутке у Беды компанию, быстро испарился.
Октябрьские праздники в колонии прошли нормально по понятиям воспитателей. Никаких нарушений режима зафиксировано не было. По понятиям воспитанников тоже не плохо. Усиленное питание, с котлетами. Выступали приезжие артисты из областного центра.
Десятого ноября в школу пришел Иван Иванович забрал с уроков Беду с Юркой и повёл на вахту.
— Прислал мне твой дед подарок, будешь писать письмо, обязательно поблагодари его. Три саженца я себе взял, а три Петру Егоровичу оставил. Я сейчас проконтролирую ваше присутствие на свидании и пойду, вкопаю их. А семян нам на всех хватит. Никто в обиде не останется, — идя за быстро идущими ребятами, говорил воспитатель.
Они на вахту вбежали от радости. Им не терпелось увидать быстрее Максима. Крепко обнять его, узнать городские новости.
Максим сидел и улыбался во весь рот, ему не верилось, что он встретился с братом. Он сбивчиво начал рассказывать все новости подряд, боясь, что отведённого времени может не хватить. Перед уходом Максим спросил у Беды:
— Раньше выйти не сможешь?
— Не знаю, — сказал Беда. — Отсижу, сколько получится, и начну жить нормальной жизнью. Обязательно получу высшее образование, вначале думал, в университет на журналиста поступлю. Теперь хочу в театральное, но как подумаю, что перед народом придётся кривляться, так и мурашки по телу идут. В узком кругу могу свои способности показать, а массам ни за что. Но всё равно диплом я получу. И тюрьма меня ни за что не испортит, потому что у меня мозги на месте и с книгами я дружу хорошо. Вон смотри в окошко, везде по зоне плакаты развесили, что нас может исправить. А я бы написал прямо на воротах, что лучший воспитатель это книга. Другое дело, кто не любит книг, пускай искупают свою вину трудом. Мне вот повезло с работой, получаю удовольствие от неё, а если бы работал на паяльных лампах или в кузнице, я бы дурака валял или совсем отказался работать.
— А, как сердце твоё дышит нормально, без перебоев?
— Это всё было в детстве, ну побаливает иногда, но я внимания не обращаю на это. Ты может, помнишь, у нас в школе учились Наташка Рулёва и Серёжка Чурбанов, у них у каждого был врождённый порок сердца. Оба они умерли, а у меня осложнение после ангины.
Я после болезни проверялся у врача. Он ничего не нашёл и дал мне разрешение заниматься футболом. Я понял быстро, что самый лучший врач — это ты сам.
Максим с Юркой мало поговорили, так как раньше между собой практически не общались.
