Куры не летают (сборник)

однозначно негативно. И даже в сообщении о смерти Миодрага Булатовича одно из самых влиятельных изданий в мире сделало акцент на жестком национализме, который в западных глазах имеет только одно измерение – массовые убийства, концентрационные лагеря, бегство гражданских лиц из своих сел и городов, снайперские выстрелы, изнасилования. И постоянный вопрос: кто начал первый?

Если же говорить о Булатовиче, то он никак не вписывался в национальное клише, то есть его проза была явлением вненациональным, иначе как бы ее читали в западном мире? И если любой писатель сербохорватского языка мог считать именно язык домом своего бытия, то как бы реагировал Булатович на то, что дом этот поделен на сербский, хорватский, черногорский и боснийский закутки? Патриотизм и национализм в своей сути разделены тонкой мембраной. Малейшая царапина или, не приведи Господи, ее разрыв – смертельны.

Именно после «Могилы для Бориса Давидовича» Киша, которой был спровоцирован литературный скандал (суды, атаки журналистов и писателей), стало понятно, что отношение к коммунизму, сталинизму и национализму у каждого югославского интеллектуала имеет индивидуальное измерение, а порой это переплетение уже невозможно точно классифицировать. Наслоение балканской истории навалилось на плечи югославского общества непомерной ношей, которую невозможно избыть и с которой невозможно двигаться дальше. Данило Киш сыграл роль своего среди чужих и чужого среди своих, вызывая своими произведениями и взглядами на общественные процессы, с одной стороны – реакцию Миодрага Булатовича, а с другой, например, – Филиппа Рота, в издательской серии которого «Могила» была опубликована на английском.

Из Нью-Йорка можно увидеть все исторические просчеты Белграда. Но как это увидеть в Белграде, если, кроме горького и сладкого перца, воздух всегда пропитан дымом и порохом войн? Как позабыть всех князей, их церкви, битвы, слова, передаваемые из поколения в поколение в песнях и семейных преданиях?

Как понять слова Юлии Кристевой, адресованные болгарам (балканцам/восточноевропейцам): «Вы страдаете от хаоса, вандализма, насилия. Вы страдаете от коррупции, отсутствия инициативы, анархии, от всего того, что удваивает невиданную жестокость людей, наглость мафии и бесчестность нуворишей»? И если их понять, то в чем и где искать причины: в истории, национальном менталитете, неразрывной привязанности к этой земле, в патриотизме, в национализме, в литературе, в фольклоре? Где эта мембрана между общечеловеческим и национальным?

Момо Капор написал в своей газетной колонке о том, что Булатовича подслушивали даже в ресторане Клуба писателей, передавая соответствующим службам его критику экономической реформы Тито. Безусловно, даже в таком немалом городе, как Белград, сплетни и анекдоты из ресторана Клуба писателей распространялись, словно микробы в благоприятной среде.

А в книге Мирко Ковача «Писание или ностальгия», раздел которой посвящен Миодрагу Булатовичу, узнаем, что Булатович в одиннадцатилетнем возрасте пережил убийство своего отца, которое совершили его тетя и ее муж Федор Архипов – эмигрант из России. Когда, по черногорскому неписаному закону, сын убитого должен был учинить то же самое с убийцами, то мать Булатовича сказала, что не хочет, чтобы ее ребенок носил грех убийства на душе. Но то, что одиннадцатилетний Миодраг, увидев на пороге убитого отца, бил в отчаянии себя камнем по голове, возможно, стало причиной его эпилепсии. Это убийство не прошло для него бесследно. Шрамы остались.

Не обнаруживается ли подобная связь отец-сын и в случае с Кишем? Правда, у Киша отца не убивали дома, и Киш-сын вообще не знает, когда точно это произошло. И Кишу никто не предлагал заряженное ружье, чтобы отомстить убийцам. Однако все равно потеря отца в подростковом возрасте оставляет шрамы и рубцы на сердце и в сознании (думаю, что так было с обоими писателями).

Из Франции Данило Киш в 1975 году присылает Булатовичу на люблянский адрес открытку-поздравление с наградой журнала НИН. А уже в 1979 году, выступая на литературном вечере, Киш на вопрос о М. Булатовиче скажет: «Он писатель, у которого есть две-три книги. Я знаю, что значит иметь две-три книги. Вы как читатели имеете право прощать ему как писателю что угодно, в то время как я – не прощаю».

Романом «Красный петух летит прямо в небо», который вышел в Загребе в 1959 году, Миодраг Булатович спровоцировал шквал рецензий, в которых писали, что это притча о добре и зле, пернатая абстракция и поэзия, огненная птица, славянская фантазия, дикая свадьба.

Булатович так закрутил фольклор, воспоминания детства, поэзию и реальность, что задал все вопросы, которые можно задать, когда тебе под тридцатник. Как бы это ни выглядело странным, у Булатовича в этом романе тоже главные вопросы, как и в «Могиле» Киша, возникают из человеческих несовершенств, то есть природы зла и греховности. Но, в отличие от прозы Киша, ощутимее сосредоточенной на социально-историческом измерении, в Красном петухе – больше метафизики и абстрактности, больше брутальности и цинизма, больше поэзии.

В Белграде на улице князя Михаила, зайдя в книжный магазин «Просвета», я спросил о Булатовиче. Мне ответили, что изданий этого писателя у них нет. Позднее, в Вербасе, маленьком городке, в котором все магазины расположены по обе стороны улицы маршала Тито, случайно оказавшись в одном из них, наткнулся на небольшую полку с книжками. Среди прочих было новосадовское издание романа Миодрага Булатовича «Красный петух летит прямо в небо» 2000 года. Таким образом, почти тринадцать лет книга пролежала в этом магазине. Роман напечатан на латинице, с обширным послесловием, библиографией переводов и рецензий в югославской и зарубежной прессе. Ответ на это я нашел у того-таки Мирко Ковача, который сказал, что Буле (так называли Булатовича) прошел свой путь от славы до забвения, что никто его теперь не переиздает, не цитирует, не называет его именем улиц.

Допускаю, что сейчас что-то изменилось, и время становится на защиту Булатовича-писателя, чьи романы, в принципе, содержат в себе то, что есть в