мужиков, они раскрывали рты и таращились, а М. в юбке-клеш сверкала своими длинными икрами, на которых пробивались светлые волоски (встречные парни и мужчины мысленно называли ее кобылой). О. была королевой, за которую сражались на дискотеках, М. сопровождала ее в качестве придворной дамы. В лифте О. и М. поправили фризуры и, позвонив, оказались в квартире Г. Начало было скучным:
Смеркалось. Г. принес в гостиную проигрыватель «Sony» и пластинку «Pink Floyd». Он размышлял, под каким бы предлогом отшить М. Но она, разлегшись на диване, что-то непрерывно трещала о Центре, серьезных чуваках, Старом парке. О. рассматривала библиотеку Г., а также фотки с последней экскурсии его класса в Черновцы. Пить девушки отказались, но набросились на шоколадные конфеты. Г. заварил львовский кофе и предложил покурить на балконе. М. закурила, О. отказалась, рассказав последнюю историю о том, как ее мама унюхала табачный дым после ее возвращения с очередной дискотеки и устроила скандал, поэтому сегодня курить она не будет. Время шло, М. спросила Г. о музыке – мол, пора идти домой, а музыки они так еще и не слышали. Ведь Г. пригласил их не только курить и пить кофе (покурить, по мнению М., она могла и у подъезда или на спортивной площадке возле школы). Г. ответил, что если они настаивают, то он сейчас включит проигрыватель. Но еще не поздно, и он проведет их домой. Поэтому, он считал, время слушать пинков еще есть. Наконец, покурив, они начали слушать диск. М. хвалила группу, их музыку, говорила, что все западное – это
Так в городе снова осталось две пластинки «Pink Floyd». И об этом знали Г. и две телки, которые быстро ушли от Г. и теперь перекуривали у подъезда, обмениваясь пережитым.
«Я вообще не хотела слушать эту группу», – сказала одна.
«А я не знала, что эти диски летают и лопаются. Какая-то халтура, а не Запад», – заметила небрежно другая.
На Театральной площади пела бомжиха. Из ее рта несло, как из туалетов общих вагонов поезда Трускавец – Харьков, который на несколько минут останавливается на железнодорожной станции Тернополь.
Бомжиха с баяном пела оперные арии, сидя на стуле, в ногах примадонны лежали рыжая сука и мужская фуражка, наполовину наполненная гривнами. Голос порывами ветра заносило в театр, в бар «Коза» и в гостиницу «Украина». Но ресторан «Ретро» и сгорбленный Шевченко, печально смотревший на официанток, разносивших алкогольные напитки за стеклом, вынуждены были настороженно прислушиваться.
В центре города бомжиха пела сердцем, разрывая меха баяна, притопывая тапочками, перевязанными белыми шнурками. Она хваталась за высокие ноты, как гимнаст за перекладину, и выводила своим голосом фигуры высшего пилотажа. Разрывала себя и свое сердце (а сердце рыжей суки тоже обливалось псовой кровью, ведь ее хозяйка никогда не выйдет на сцену, как Сьюзен Бойл).
Бомжиха гладила суку по голове, а та с собачьей преданностью грела ей ноги своим телом.
Группки тернопольских неформалов пили пиво и плевали на асфальт. По площади разгонялись и тормозили велосипедисты, становились на дыбы передними колесами, весело комментировали свои падения.
Опера на свежем воздухе, ужин на обочине, вокзал – как жизнь и смерть.
Поезда, которые опаздывали на пять минут, нумерация с хвоста поезда, зэки, которых переправляли этапом, новобранцы, ждущие казатинский поезд, менты, патрулирующие станцию, проститутки, работающие на выходе, кассирши с пятиминутным техническим перерывом, кассы для международных направлений и випов, залы ожидания, буфеты, туалеты с уборщицами, которые отрывают по желанию клиента куски бумаги, запахи и звуки, заполняющие вокзал, музыка, снующая между таксистами, обменными пунктами, торговцами сигарет поштучно и пачками, продавцы яблок и слив, семечек, закарпатские цыгане, ставшие табором в привокзальном скверике, прося милостыню и гадая на картах, – а поезда приходят и уходят, а пассажиры покупают билеты и ждут свои рейсы, а диспетчеры кричат по радио о путях, о пассажирских и товарняках, а железнодорожники постукивают по колесам и подсвечивают своими фонарями мои слова…
Бомжиху захватит ночь, и рыжая сука будет покорно плестись за ней в направлении вокзала. Где-то там они подночевывают и там прячут свою музыку, где-то далеко я еще вылавливаю их тени в подгоревшем осеннем воздухе, зная, что в мой нью-йоркский самолет эта музыка и город попадут, не замеченные таможенниками, в фразе вечной свободы: «Чувак, врубай свою музыку громче, если сможешь…»
«Vis-A-vis». Rynek GlOwny, 29
