За десять лет до Первой мировой войны, в 1904-м, в Берлине умер немецкоязычный писатель Карл Эмиль Францоз – галицкий и буковинский еврей, выходец из «наполовину Азии» (как он сам называл бывшие окрестности Австро-Венгерской империи). Он родился в Чорткове в 1848 году, когда по Европе прокатились революции, а ветры «Весны народов» ураганом достигли даже границ Восточной Галиции. Австрийский император Фердинанд I в том году упразднил крепостную повинность, и галицкие крестьяне в честь этого события повсюду сооружали кресты. В селе Базар Чортковского района на Тернопольщине такой крест сохранился и доныне. Его немного отреставрировали, а во времена моего детства каждую весну подновляли синькой и известью. Город, в котором родился Карл Эмиль и которому посвятил сборник рассказов «Евреи из Барнова», назывался Чортков. Земля, где был построен этот город, называлась Червонная Русь, а со временем – Галиция. Все, кто жил на этой земле и в этом городе, были галичанами: рутены, поляки, евреи, караимы, армяне, швабы и немцы. О том, как Червонная Русь превратилась в «наполовину Азию», можно размышлять долго, известно только, что Османская империя в Чорткове имела резиденцию наместника паши, почти на десятилетия приписав город и его жителей к Востоку. Османскую империю сменила Австро-Венгерская, но географическое расположение Чорткова, близкое к Буковине да и к Балканам, словно аккумулировало все будущие исторические распады и противостояния. Торговые пути привлекали евреев, которые осваивали Восток. Фамилия писателя свидетельствует о том, что его семья происходит из Франции, отец, Генрих, был врачом в Чорткове, где и умер. К тому времени, когда Чортков в литературных произведениях Францоза станет Барновом, писатель уже поселится далеко от Галиции и Буковины, станет всматриваться в пространство своего детства из величественных окон венских (а позднее и берлинских) домов.
Чортков во времена Карла Эмиля насчитывал несколько тысяч обитателей, а топографически был разделен на Центр, Старый Чортков и Выгнанку (Выгнанка – это был чортковский «исход» за пределы города евреев, которые потом опять вернулись в его центр).
Если биографы Францоза точны, то лишь первые 10 лет его жизни (то есть детство) прошли в Чорткове, а затем были Черновцы, Грац, Вена и Берлин. В провинциальном городке – «наполовину в Азии» – он овладел украинским и польским (немецкий он будет учить в Черновцах).
Чортков превратится в Барнов и таким образом продержится несколько столетий, спрятавшись в текст. В рассказах Францоза Чортков – это местечко со своими персонажами и торговлей, с жизненными перипетиями евреев, запечатлевшими в словах свой мир и свои страдания.
Я не уверен, что какие-то фотографии Чорткова со времен Францоза сохранились. Но именно в год его рождения в Чорткове началось строительство новых домов, появились мостовые, водопровод и электричество.
Ребе Давид Фридман именно в это время переезжает из Садгоры в Чортков, основывая хасидскую династию. А позднее выкупит у графини Борковской замок Старого Чорткова, на месте которого начнет развивать свою династическую линию, продолженную впоследствии его сыновьями (о мудрости ребе, его святости и чудесах последователи станут рассказывать из поколения в поколение).
В середине XIX века Чортков, став окраиной Австро-Венгерской империи, не мог не почувствовать, что штраусовский «Марш Радецкого» символизирует власть кайзера и силу этой власти (а также некую ее легкость, будто бы несерьезность). Но Францоз, который в «Ярмарочном дне в Барнове» собрал весь Чортков и его окрестности, смотрел на этот мир, на эту замусоленную провинцию глазами последователя немецкой культуры и жителя европейских городов.
Францоз мог возвращаться в Чортков по железной дороге. Во всяком случае, из Вены до Черновцов железная дорога была проложена. Европа пересаживалась в вагоны поездов и путешествовала по своим столицам и другим приличным городам, заезжая даже на околицы, в провинции, населенные местными людьми и евреями. По железной дороге путешествовали торговцы, а также солдаты армии кайзера, которых расквартировывали по
Берлин, где Францоз прожил почти двадцать лет, выгодно отличался от Чорткова, хотя не принадлежал Австро-Венгерской империи. Интересуясь Берлином 1890-х, я наткнулся на фотографию «Marktstande zwischen Franzosischer Stra?e und Charlottenstra?e, um 1890» – торговые ряды между Французской улицей и улицей Шарлотты. В Чорткове, во времена Францоза, рынок размещался, наверное, где-то в центре города, а принимая во внимание его холмистый рельеф, выбор должен был пасть на более-менее пологое место, чтобы могли съезжаться также и крестьяне из близлежащих сел, торговавшие скотом, привязанным к возам. А может, эта улочка, петляющая от здания Старого рынка, и была местом торжища?
Берлинские торговые ряды 1890 года расположены посреди большой площади, окруженной стенами высоких домов (фотограф выхватил трамвай, который едет по рельсам, правда, запряженный еще лошадьми). На прилавках все разложено аккуратно, нет суеты покупателей (да их и немного). Такой рынок Францоз мог бы описывать десятки раз, но не запечатлеть в тексте ни его многоголосья, ни суеты – человеческой комедии в миниатюре. Берлинские торговые ряды были пригодны для утренней закупки свежих овощей, но не для литературы. И если его, Карла Эмиля, томила привязанность к запыленным улочкам Чорткова, к его простецким обитателям с их песнями, к поэту Шевченко, к зеленым берегам Серета, ко всем мелочам провинции, то с Берлином он вел диалог как равноправный партнер по сделке. Из Берлина и Вены, из уютных кафе, с широких улиц, из пространства цивилизации, культуры и прогресса Карл Эмиль Францоз стремился почувствовать и понять обстоятельства, в которых жила его семья, торговавшая вином и лечившая, а он вынужден был сохранить в словах этот семейный опыт – с открытым сердцем.
В Берлине с Францозом произошло также некое событие, связавшее его с именем Георга Бюхнера, его драматическим произведением «Войцек». Это пьеса, которую Карл Эмиль отыскал и опубликовал.
