Амихаю же я пересказал бы, как слушал его стихи в Нью-Йорке. И промокший до нитки, едва попал на тот вечер, потом написал стихотворение об этом событии.
Жаль, что, когда я оказался в Иерусалиме, вот сейчас, прямо на улице царя Давида, по которой иду в темноте, мы не встретимся. Остались только стихи, полные жизненной мудрости. Что ж, нет ничего вечного даже в Вечном городе. Сквозь строки Амихаевых стихов можно увидеть, как цепляется за стены из белого камня виноградная лоза, невесть как выросшая на этой стене (и это так же странно, как видеть взъерошенные крылья горлиц, покрытых снегом).
Я узнал, что дочь Агнона будто бы находится в доме престарелых. Интересно, вспомнила бы она нашу встречу в Тернополе? Могла бы вспомнить? Но, может, ее память уже такая дырявая, как эта тень от шелковицы? Я даже не пытался отыскать ее (ведь в моей записной книжке она написала лишь: «Haim and Emma Yaron 19 Washington Str., Jerusalem, Israel»).
На последний день я отложил посещение музея Агнона. И это удалось. Нас с Йохананом повезла Анна Фляйтман на новеньком красном «ниссане». Мы быстро нашли улицу, где стоял дом Агнона. Похожий на крепость, с узкими глазницами бойниц (во времена, когда его строили, вопрос безопасности представлялся едва ли не главным, ведь предыдущий дом Агнона вместе с библиотекой был уничтожен в 1929 году). В то время Талпийот – участок, где поселился писатель, – был околицей, окруженной каменистыми холмами и заросшими кустарником полями. Я поискал в карманах, что мог бы оставить Агнону. Во внутреннем кармане спряталась скрепка, которой соединяют листы бумаги. Я положил ее в библиотеке, на втором этаже, словно желая скрепить Иерусалим с Бучачем, так как не имел под рукой ничего более подходящего.
На тель-авивской автобусной станции нас с Йохананом подбирает Эли Рехлес, профессор истории, который преподает в Чикаго, а живет в Тель-Авиве.
Эли знает, что до поезда, на котором мы поедем в Хайфу, остается несколько часов. Сначала он везет нас по бульвару Ротшильда, а затем вереницей улочек. И наконец мы на набережной, откуда открывается панорама Средиземного моря и городских пляжей. Ветер гонит волны на берег. «Тут всегда ветер», – говорит Эли.
В Яффу мы заезжаем после короткой экскурсии по Тель-Авиву. Эли выезжает на тротуар, останавливает машину и просит подождать. Возвращается с большим пакетом, куда ему упаковали свежие булочки. Из арабской пекарни.
С Яффы начинался Тель-Авив. Суда, на которых плыли в Палестину евреи из Европы еще в начале XX века, останавливались перед яффским побережьем, поскольку волны тут были столь стремительны, что ни один корабль не мог приблизиться к берегу. Оборудованных портов тогда не было, поэтому пассажиры на безопасном расстоянии пересаживались в большие лодки, с помощью которых их препровождали на берег. Яффу населяли арабы, и прибывшие начали обустраиваться неподалеку, на месте теперешнего Тель-Авива, который постепенно разросся до масштабов современного полиса. С расстояния яффского порта виден полукруг тель-авивских пляжей и купальщиков – они стоят по пояс в ультрамариновой воде и ловят волны (плавать там просто невозможно, ведь волны высокие, а ветры спиралеобразные).
Мы едем дальше, и Эли говорит, что познакомит нас с последним коммунистом Палестины. На одной из улочек Яффы мы останавливаемся возле галантерейной лавки. Оттуда выглядывает пожилой араб с газетой в руке. Он, как выясняется, давний приятель Эли, они обнимаются. Владелец галантереи приглашает нас с Йохананом внутрь. Сначала говорят по-арабски (Эли довольно ловко изъясняется), затем переходят на английский. Разговор вращается вокруг обострения конфликта. А потом галантерейщик рассказывает, что бывал в Москве.
Жалуется на внуков, которые не заинтересованы в продолжении его дела – торговли галантереей.
На балконах кварталов сохнет белье.
Жизнь в Яффе продолжается, волны накрывают побережье пляжа, а поодаль стоят на рейде корабли.
Точно так же, как и сто лет назад, – не заходя в порт.
Хайфа. Двое стоят на горе Кармель возле
Когда мы с Йохананом вышли на станции перед самой Хайфой, то сразу отправились на пляж. Сняв рубашки, уселись на свободных шезлонгах. Приближался вечер. И хотя солнце висело над горизонтом, уже не так пекло. Пляж был почти пуст – будний день. Работали какие-то кафетерии, но посетителей было немного.
За нами собирался приехать профессор Хайфского университета, с которым Йоханан договорился о встрече. Отсюда он подбросит нас до Акко, где мы собирались переночевать в гостинице, а утром на автобусе поехать в Цфат.
Йоханан, словно сверчок, трещит о Цфате. Он говорит, что мы непременно должны успеть до Шаббата поселиться в цфатской гостинице. Так как Цфат – одно из сакральных мест для иудеев и там собирается множество паломников (я убедился в справедливости его слов, как только мы вошли в эту гостиницу).
Но пока что мы – в Хайфе, среди бахайских садов. Я не знаю, самая ли это высокая точка города, но холм, на котором стоит бахайский храм с
